— Итак, относительно наших дальнейших действий, — будто прочтя мои мысли, вздохнула Лена. — Вопрос решен на высшем уровне и нам остается лишь воплотить его в жизнь… — на мгновение в зале повисла мертвая тишина. — Оставить ситуацию как есть — значит подорвать авторитет организации. Подорвать авторитет — значит пустить насмарку все то, что мы наработали за годы. Выхода нет. «Струна» будет мстить. Вернее, не мстить. Не мстим же мы тараканам, когда их морим. С преступностью пора кончать. Радикально.
По помещению прокатился легкий шорох. Такой шум бывает всегда, когда совещавшиеся обсуждают окончательное решение. Никто не возмущался, не кричал во весь голос. Все было на удивление штатно, будто бы ничего не случилось.
— Именно поэтому, — продолжала Лена, — мне поручено создать группу, ответственную за проведение операции. Я бы хотела услышать ваши предложения о ее составе.
Она бросила короткий взгляд в мою сторону, но я быстро отвел глаза, обозначая свою позицию. Мстить у меня не выходит. Не мое это амплуа. Фиговый из меня Зорро… А уж морильщик тараканов — и вовсе никакой.
Часть седьмая
Восхождение
1
Я опаздывал — безнадежно и глупо. Ну что мне стоило вернуться хотя бы пятью минутами раньше? А теперь оставалось глядеть из окна, как эти двое вытаскивают Димку из подъезда.
Огромные — раза в полтора больше меня, затянутые в черно-зеленую, переливающуюся чешуей кожу. Во дворе, безлюдном по ночному времени, ждет их готовый к отправке «круизер». Димка трепыхается в их руках, и с левой ноги слетает желтая тапочка.
Пятый этаж — слишком высоко чтобы прыгать, а бежать по лестнице уже некогда. Ну почему, почему я отказался от пистолета? Предлагали же! Понадеялся, дурак, на Резонанс.
А на что еще надеяться? Резко распахнув испуганные створки окна, я нашел в себе желтое пятнышко, огонек свечи, раздул его до жаркого костра и нырнул в гудящее пламя. Мир как всегда дернулся, замер на мгновение, а после повернулся ко мне другой своей стороной, где время застыло как мёд, где высота стала нестрашной, и лишь темная музыка сыпалась из подсвеченных фонарями облаков.
Я прыгнул, и воздух подхватил меня, понес в сторону «круизера». Я уже видел перекошенное Димкино лицо, оставалось какое-то мгновение, чтобы, приземлившись возле машины, рвануть дверцу, но… Оказалось, «круизер» тоже умеет обгонять застывшее время. Взревел мотор, и вот уже нет никого, только метель бьет в лицо, острая, колючая, я бегу, хватая ртом ледяные осколки, а луна сверху смотрит своим равнодушным глазом, ей такое не впервой.
Вот, где-то впереди, на горизонте. Но как догонишь? Даже в Резонансе нельзя бежать быстрее иномарки… она рассекает под полтораста кэмэ, и нет никакого транспорта…
Нет, есть! Вот он, троллейбус, последний и случайный, изнутри подсвеченный лазоревым сиянием. Сквозь замерзшие окна не разобрать ничего, но и не надо.
Я бегу ему вслед, проваливаясь по колено в сугробы, и он тормозит! Искра проскакивает над дугой, задняя дверь открывается, и я запрыгиваю. Теперь не уйдут!
В троллейбусе тепло и пусто. На стенке наклеена реклама мобильных телефонов «ямаха», зачем они мне сейчас? Впрочем, надо срочно звякнуть по «мыльнице» Сайферу, пускай хватает свой помповик и срочно дует сюда. Только нет «мыльницы», забыл!
— Это еще не самое главное, что ты забыл, — говорит Лена. Она стоит сзади, в белой до пят ночной сорочке, с распущенными волосами (и куда делась химическая завивка?). Что-то с ней неправильно, я не могу понять, но уже и незачем, она обнимает меня так нежно, как это было в тот единственный раз в Мухинске, она впивается в мои плечи удивительно сильными пальцами, наклоняется ко мне…
И тут я понимаю, что же в ней не так. Она не дышит. Что не мешает игриво кусать меня за мочку уха, нашептывая всякие глупости, а потом вдруг ослепительно сверкнувшими клыками — белее полуденного снега! — впивается мне в горло. Не спеша — ведь оба мы в Резонансе — сочится черная кровь, падает кляксами на ее сорочку. Расплываются кляксы, застывают навсегда, не спасти.
Самому бы спастись! Я, задыхаясь, бегу, никогда еще не приходилось так бегать — даже на Лунном поле, удирая от свинцовых птичек. Но, как и тогда, судорожная боль пронзает мою лодыжку, я валюсь навзничь, зарываюсь в снег, разгребаю его обмороженными пальцами, а под снегом — синий лед, а подо льдом — узкий, как кишки удава, лаз. Извиваясь, я ползу по-пластунски в колючей тьме, у меня еще есть шанс успеть, догнать, отбить. Я знаю, я не сомневаюсь в этом, потому что так говорил Юрик!
Лаз то и дело меняет направление, тут тесно, не поднять головы, не то что встать на четвереньки, но я всё ближе к цели, я уже здесь, я вываливаюсь из пыльного платяного шкафа в гостевой квартирке корпуса «на сваях».
«Березки» спят. Я бегу по длинным пустым коридорам, выскакиваю на улицу. Метель торжествует, облака наползают на побледневшую луну, но вот уже костровая поляна, и вкопан в мерзлую землю весь в капельках смолы сосновый столб, обложен поленьями, а к столбу высоко, в полутора метрах от земли, привязан Димка. Эти двое суетятся, пытаются поджечь отсыревшие дрова, ползают внизу точно два огромных черно-зеленых паука.
Я узнал их — Стогова и Ситрек, добились-таки своего, дорвались! Бегу к ним, но воздух становится вдруг плотным точно резина, отталкивает, не пускает.
А мальчишка со столба удивленно глядит на меня, ветер трепет его рыжие волосы, веснушки проступают на бледном лице, и это, конечно, не Димка Соболев, это он, странный мой знакомец Костя.
— Думаешь, впервой? — мальчишка показывает глазами на первые, робкие еще язычки огня, просочившиеся в щели между дровами.
И я понимаю, что он прав, и знаю, что не успею догнать его, бегущего по железному, басовито гудящему мосту, протянувшемуся от одного края бесконечности к другому. Костя мчится вперед как выпущенный из рогатки камень, волосы налипают на лоб, в глазах у него красное марево, а в голове лишь одна мысль — не надо! Что нагоняет его сзади? Ни свет и ни тьма, ни живое, ни мертвое, у него ни имени, ни формы, и оттого лишь страшнее. Успеть! Вперед, вперед!
А оттуда, спереди — тонкий свист и ослепительно-рыжий, точно неочищенный апельсин, шквал жадного огня. Ревущее, обезумевшее пламя, огромная, слепая, не сознающая себя сила. И не догнать, не ухватить, не встать между ним и этой оглушительной стеной. Вот она накатилась, хлынула внутрь бессмысленной болью, сдавила сердце…
На кухне шипела сковорода. Это было первое, что я услышал наяву. Потом уже прорезались сквозь плотную тишину шум города за окном, карканье голосистой вороны и громкое тиканье старых ходиков — единственной антикварной вещи в квартире.
Оказалось, уснул я вовсе не в кровати. Затылок упирался во что-то жеткое, саднило горло, прерывистой болью стреляло в спине. Вот только остеохондроза мне и не хватало для полного счастья.
Даже открыв глаза, я не сразу сообразил, в чем же дело. Солнечный свет падал мне прямо в лицо, а шипение сковородки доносилось откуда-то справа. Оказалось, я задремал на диване, напротив тихо бормочущего телевизора.