Спаситель Петрограда - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Лукьянов cтр.№ 60

Но обходится пока без эксцессов. Выбрали «Магнум», тридцать второй калибр, врежет по мозгам — мало не покажется. Вытряхиваем все патроны, кроме одного. Условие следующее: барабан крутится один раз, дальше участники стреляются до последнего, то есть каждый по три раза. Если кому то приходится последняя попытка из шести, он может откупиться теми самыми пятью тысячами баксов, а нет — пуля в висок списывает долг.

Кручу барабан и приставляю дуло к виску. Щелк! Спина в поту. Берет пистолет этот самый то ли Денис, то ли Дафнис. И совершенно спокойно жмет.

Я думал, у него сейчас череп разлетится, а он живой. И остается четыре попытки на двоих.

Снова «Магнум» у меня. Хладнокровно приставляю его к виску — щелк! Оппонент тоже — щелк! Я снова — щелк!

Все! Финита ля комедия, концерт окончен. Последний патрон у него.

— Будем платить? — спрашиваю.

— Откуда же у меня деньги? — пожимает плечами этот прожигатель жизни.

— Сука ты, — говорю, — позорная! Ты о матери подумал, когда на такую аферу шел?

Ребята мои подобрались уже, но я их останавливаю.

— Может, не будешь стреляться? — говорю. — Отработаешь, устрою тебя на хорошие деньги.

А он смотрит этак дерзко, и заявляет (а глаза такие большие, серые, а в них то ли карие, то ли зеленые звезды сияют):

— А давайте, — говорит, — пари заключим. На желание! Что я сейчас не умру

— А если проиграешь, с кого я буду спрашивать? — смеюсь я. Ребята, так те вообще готовы наглеца «Магнумом» этим накормить.

— Не проиграю, — отвечает.

И в комнате вроде как даже и холодно стало.

— Хорошо, — соглашаюсь, — последняя воля умирающего — закон.

Он затыкает уши ватой — какой предусмотрительный юнец, это он сделал, чтобы выстрелом не оглушило!

Как жахнет! Револьвер — в клочья, я на полу, ребята оглохли, стоят, ничего не понимают. Тут их тепленькими и бери. Но этот Дафнис, или Денис, говорит:

— Как насчет пожизненного пенсиона маме?

Подозреваю, что домой он не вернулся. Погиб или нет — не знаю, но не вернулся — наверняка. Поэтому ежемесячно высылаю его матери по шесть тысяч рублей, якобы пенсию от Главного Командования.

Но до сих пор не могу решить одной маленькой проблемы: почему он позволил мне уйти? Ведь это не я ему предложил жизнь, а он мне! Вы, конечно, не поверите, но мне показалось, что это не мы, а он контролирует ситуацию. Сейчас уже не кажется…

Ну, вот я и приехал. Спасибо, и вам того же. Счастливо добраться до дому.

Весь вечер шел дождь, а под ночь повалил снег, причем такой густой и липкий, что все окна сразу ослепли, а прожектора не пробивали эти летающие сугробы ни на сантиметр. Однако абсолютно темно не было, и в этой поганой ноябрьской серости только горы на горизонте казались черными.

Небо и снег тускло светились.

Димка и Освальд потоптались на крыльце, без удовольствия выкурили по последней сигарете и вернулись в тепло казармы.

Уже два дня, как они вернулись из увольнительной, но никого в части не было, даже собак. Коммутатор молчал, самовольно покидать часть почему-то не хотелось — и Димке, и Освальду едва исполнилось по восемнадцать, они служили только третий месяц, и самоволка для них казалась чем-то ужасным, вроде убийства или измены Родине. Город внизу скрылся за пеленой снега, да, впрочем, его и дождем заслоняло напрочь.

— Ты знаешь, что существуют горные киты? — спросил Димка, не раздеваясь бухнувшись в койку.

— Кто?

— Ну, киты! Горные, — разжевал Димка другу. — Обвалами называются.

Освальд разделся, аккуратно разложил на табурете обмундирование, и залез под одеяло:

— А горных акул не бывает, которые селями называются? — зевнул он.

— Дурак, — обиделся Димка. — Не хочешь — не слушай.

— Да не, давай, в целях расширения кругозора, — покладисто отозвался Освальд.

— Они вовсе не являются причинами камнепадов, и живут вдали от человеческих поселений. Иногда только можно увидеть каменный фонтан.

— Ты-то откуда знаешь?

— Видел!

О, господи, подумал Освальд, что за трепло. То про Черного альпиниста, то про снежного йети… тоже мне, дитя гор.

— Хочешь анекдот? — спросил Освальд.

— Трави, — обиделся Димка.

— Встречаются два грузина, один другого спрашивает: «Гоги, ты куда это с полным мешком брынзы идешь?» — «Пойдем со мной, увидишь.» Забираются они высоко-высоко в горы, вылезают на узенькую площадку, на краю которой стоит огромный валун. Гоги высыпает брынзу, и оттаскивает приятеля подальше. Вдруг из-за валуна появляется огромная волосатая лапа, хватает брынзу и утаскивает за камень. Что-то чавкает, икает и давится. «Гоги, кто это?» — «Не знаю. Но брынзу любит!..»

— Да пошел ты, — окончательно обиделся Димка, и отвернулся.

Ну и ладно, все равно я спать хочу, не придал значения обиде товарища Освальд. В конце концов, все хорошо впору, но уж каких-то горных китов-обвалов выдумывать… Спокойной ночи, малыши.

Ночью неясная, но ощутимо давящая тревога разбудила обоих.

— Остап, ты не помер? — подал голос Димка.

— Нет, это я просто дурно пахну, — ответил Освальд. — Ты чего проснулся?

— Дождь идет.

— Опять дождь, — простонал Освальд. — Как вы здесь живете, закисло все!

— У вас тоже всегда пасмурно.

— Много ты знаешь! — Освальд прислушался, потом снова продолжил: — У нас зимой холодно, и никаких дождей.

Дождь долго и яростно колотился в окна, на часах было без трех минут четыре.

— Ты про «Марию Целесту» слышал? — спросил Освальд.

— Спрашиваешь…

— Может, все наши тоже так исчезли?

— Может… Только вот странность «Марии Целесты» в том, что все исчезли в открытом море, там, где никуда исчезнуть, вроде бы, нельзя. А у нас тут простору для бегов — беги на все четыре стороны.

— А может, их всех в Чечню бросили? Там вроде прорыв какой-то был, вот и потребовались новые силы.

— Точно! А про нас забыли. Так что, пойдем в город, в комендатуру? — Димке такая версия понравилась.

— Утром пойдем, сейчас стрёмно что-то, — Освальд поежился под тонким одеялом.

Утром и вовсе была каша из снега и воды. Покурили на крыльце, вернулись обратно, сели в красном уголке.

— И куда мы пойдем по такой погоде? — Освальд с тоской глядел в окно. — Вымокнем, как цуцики. Слушай, может, радиостанцией воспользуемся?

— Я не умею, — покраснел Димка.