Птица малая - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Д. Расселл cтр.№ 129

— Я прощаю тебе, — и произнес первые слова обряда отпущения грехов: — Absolvo te… absolvo te…

Горло перехватило, но главные слова были произнесены.

— Это злоупотребление властью, — шипел Фелипе Рейес. — Вы не имели права… Господи, разве можно подвергать человека такой пытке?

— Это было необходимо.

От своего кабинета отец Генерал быстро прошел по длинному гулкому коридору и, распахнув застекленные двери, вышел в сад, надеясь собраться с мыслями на солнце и в тишине. Но Рейес последовал за ним, возмущенный тем, что Эмилио Сандоса вынудили исповедаться в присутствии стольких свидетелей.

— Зачем вы принуждали его? — упорствовал непреклонный Рейес. — Хотели насладиться властью, потешить свое самолюбие…

Развернувшись к нему, Джулиани ледяным взглядом заставил священника умолкнуть.

— Это было необходимо. Будь он художником, я приказал бы ему перенести свою муку на холст. Будь он поэтом, я велел бы написать стихи. Поскольку Эмилио тот, кто он есть, я заставил его говорить об этом. Так было надо. А наш долг был выслушать его.

Еще секунду Фелипе Рейес смотрел на своего начальника, затем сел на скамью, окруженную летними цветами, залитую слепящим солнцем, — потрясенный, но все еще не убежденный. Здесь росли подсолнухи, желтые лилии, гладиолусы, а откуда-то ветер приносил запах роз. Близился вечер, ласточки уже не летали, и громче звенел хор насекомых. Отец Генерал сел рядом с Фелипе.

— Вы бывали во Флоренции, Рейес?

Откинувшись на спинку скамьи, Фелипе осклабился с раздраженным непониманием.

— Нет, — язвительно ответил он. — Я не увлекаюсь туризмом, Сэр.

— Жаль. Видите ли, там есть серия скульптур Микеланджело, на которую стоит посмотреть, — «Пленники». Из огромной бесформенной глыбы возникают фигуры рабов: головы, плечи, торсы, — устремленные к свободе, но наполовину увязшие в камне. Есть души, Рейес, мятущиеся и томящиеся в плену. Есть души, которые пытаются вырвать себя из собственной бесформенности. Сломленный и покалеченный, Эмилио Сандос упорно продолжает искать смысл в том, что с ним случилось. Он все еще старается найти во всем этом Бога.

Несколько секунд Фелипе Рейес осмысливал сказанное и, хотя он был слишком упрям, чтобы сразу согласиться с Джулиани, все-таки признал:

— Выслушав его исповедь, мы помогли ему.

— Да. Мы помогли ему. И должны помогать снова и снова, пока он не найдет смысл.

В этот миг вся размеренная, благоразумная, полная сдержанности и здравого смысла жизнь Винченцо Джулиани показалась ему пустой и суетной.

— Он истинный праведник, Рейес. Всегда им был. Он еще крепко увяз в бесформенном камне, но сейчас он ближе к Богу, чем любой из нас. А у меня даже нет мужества, чтобы завидовать ему.

Они еще долго сидели в золотистом свете и мягком воздухе угасающего августовского дня, слушая тихие звуки сада. Затем к ним присоединился Джон Кандотти. Остановившись напротив скамьи, по другую сторону садовой дорожки, он грузно опустился на траву, положив голову на руки.

— Тяжело? — спросил отец Генерал.

— Да. Очень.

— Почему погибла Аскама?

— Наверное, это можно назвать неумышленным убийством. — Джон лег на спину, примяв траву. — Нет, — поправил он сам себя. — Это не был несчастный случай. Он намеревался убить, но при самозащите. А что погибла именно Аскама — трагическая случайность.

— Где он сейчас?

Кандотти устало посмотрел на них.

— Я отнес его в его комнату. Спит мертвым сном… Зловещая метафора. В общем, он спит. С ним Эд.

После паузы он прибавил:

— Надеюсь, Эмилио полегчало. Лучше бы мне никогда не слышать такого, но я действительно думаю, что теперь ему лучше. — Джон ладонями закрыл глаза. — Видеть все это в снах. Друзей, детей… Теперь мы знаем.

— Теперь мы знаем, — согласился Джулиани. — Я все пытаюсь понять, почему подозрение в проституции казалось менее ужасным, чем открывшаяся истина. Тот же самый акт физической близости.

Сейчас он не был отцом Генералом. Он был просто Винчем Джулиани, не знающим всех ответов. Сам того не сознавая, он шел тропой рассудительности, по которой следовала в самые страшные для нее годы София Мендес.

— Полагаю, у проститутки есть по крайней мере иллюзия собственного достоинства. Это сделка. Предполагается какой-то элемент согласия.

— В проституции больше достоинства, — грустно предположил Фелипе Рейес, — чем в групповом изнасиловании. Даже если это группа поэтов.

Внезапно Джулиани поднес ладони ко рту:

— Как страшно думать, что тебя соблазнил и изнасиловал Господь.

«А затем вернуться обратно и сдаться на нашу милость», — уныло подумал он.

Джон сел и воспаленными глазами уставился на отца Генерала:

— Вот что я вам скажу. Если выбирать между презрением к Эмилио и ненавистью к Богу…

Прежде, чем Джон успел сказать что-то, о чем бы потом пожалел, вмешался Фелипе Рейес:

— Эмилио не заслуживает презрения. Но Господь не насиловал его, даже если сейчас Эмилио понимает это именно так.

Откинувшись на спинку кресла, он посмотрел на древние оливы, обозначавшие границу сада.

— Есть старое еврейское предание, в котором говорится, что в начале времен Бог был повсюду и во всем. Но чтобы завершить сотворение мира, Богу пришлось, так сказать, освободить от Своего присутствия часть Вселенной, дабы там могло существовать что-то помимо Него. Поэтому Он сделал вдох, и в тех местах, откуда Бог удалился, существует мироздание.

— Значит, Бог просто ушел? — спросил Джон, сердясь на то, что Эмилио переживал как личную трагедию. — Покинул мироздание? А вы, приматы, копошитесь и разбирайтесь без меня.

— Нет. Он наблюдает за нами. Он радуется. Он плачет. Он следит за духовной драмой человеческой жизни и придает ей смысл тем, что любит нас и помнит.

— Евангелие от Матфея, глава десятая, стих двадцать девятый, — негромко произнес Винченцо Джулиани. — «И ни одна малая птица не упадет на землю без воли Отца вашего».

— Но птица все-таки падает, — сказал Фелипе. Какое-то время они сидели молча, и каждый думал о своем.

— Знаете, он всегда был хорошим священником, — снова заговорил Фелипе, вспоминая, — но в то время, когда они планировали миссию, что-то в нем изменилось. Это походило… я не знаю, как сказать, но временами он прямо-таки… воспламенялся. — Фелипе красноречиво взмахнул руками. — В его лице проступало что-то возвышенное, прекрасное — и неземное. И я думал: вот высшая награда для священника… Словно бы Господь принял его любовь и воздал за нее сторицей.

— А теперь, — произнес отец Генерал усталым голосом, сухим, как августовская трава, — медовый месяц закончился.