Лестничная площадка - читать онлайн книгу. Автор: Яна Дубинянская cтр.№ 6

— У меня есть вредная привычка время от времени платить за хорошеньких девушек.

Несколько секунд она смотрела на него в упор, а потом вдруг просто сказала:

— Спасибо, — и пошла в буфет есть свои коржики и думать о чем угодно, но не о нем, ни секунды о нем.

Год назад. Да он и не мечтал тогда, что она будет думать, знать, помнить о его существовании. Он даже не пытался больше с ней заговорить. Только смотрел. Был счастлив, когда видел ее каждый день, мучительно переживал, когда она пропускала занятия… а Она пропускала их все чаще, и наступила зима, и однажды, стоя в морозную слякоть на ступеньках университета, он вдруг совершенно точно осознал, что она сюда больше не придет. Никогда.

Он разыскивал ее отчаянно, ввергнув в недоумение и своих бывших коллег, и бывших однокурсников Инги. Инги, которая вдруг исчезла, исчезла совсем. Он узнал, что она жива, — и только. Ни одного настоящего адреса, ни одной старой подруги, ни даже этого тусклого красивого парня… Ничего. Может быть, она даже поменяла имя.

Он попытался жить без нее. Жить дальше. Убедить себя, что это далеко не худший, а может, и самый достойный финал его странной истории. В конце концов, у нее в принципе не было будущего. Она могла выродиться либо в пошлую интрижку, либо в нелепую манию, и в обоих случаях он стал бы старым посмешищем, а Инга… Хорошо, что она так ничего и не узнала, что успела исчезнуть, раствориться в другой жизни, прежде чем он сознательно или невольно взвалил на нее этот груз. Хотя, может, для нее это и не было бы тяжестью — слишком незначительно, достаточно легковесно. Что он, собственно, знал о ней, о ее представлениях о жизни, о самой ее жизни — случилось же что-то, заставившее юную девушку все изменить, от всего отказаться. Может, она была по-настоящему несчастна… А он просто никчемный, самозацикленный эгоист.

Была зима, влажная промозглая зима, и он заболел. Воспаление легких, как тогда у Розалии. Как это было бы логично, как естественно. Закончилась длинная, не такая уж плохая жизнь, в которой, в сущности, все было. Прошедшее время. Если раньше он употреблял его с долей театральности, теперь оно совершенно нормально легло на сознание, расставив события и вещи по местам. Все у него было. И даже любовь.

Восторженный отчет докторов о неизмеримых возможностях своего могучего организма он воспринял как шутку дурного тона. Этой жизни, черт возьми, просто некуда было продолжаться. Что ж, он попытался подойти к этому как к ребусу — целыми днями, глядя в потолок, выискивал в пустом лабиринте ниточку, за которую можно было бы ухватиться.

И нашел.

Машина.

Хотя сама по себе машина тоже ничего не значила.

…Он резко щелкнул рубильником — туда-сюда, — так женщины пытаются вернуть к жизни сломавшийся телевизор. Естественно, не произошло Абсолютно ничего.

Поздняя ночь. Надо ложиться спать, а утром как-нибудь постараться не проснуться. Только ведь нe выйдет, и первой утренней мыслью будет: крах, полный крах… А впрочем, можно с утра перепаять контакты — тоже отсрочка, заведомо искусственная, но отдаляющая конец…

А она, наверное, еще не легла. Молодые поздно ложатся. Может быть, она сейчас принимает ванну — пенится шампунь, с шумом стекают струи, а она негромко напевает… а из спальни доносится раздраженный голос тусклого красавца: «Инга,ты скоро?»

И вдруг мертвая стрелка резко рванулась вверх, Дрыгнула на середину шкалы и заплясала там в неимоверно-быстром ритме, колеблясь между соседними делениями.

Он дернулся, как в электрошоке, но почему-то сразу не встал, он смотрел на дрожащую стрелку — Нe упустить момент, дождаться, пока она остановится! — но это же совсем не имеет значения, боже мой, совсем не имеет… кошмар, наваждение… Словно избавляясь от гипноза, он медленно отвел глаза в сторону — и, вскочив, ринулся туда, где…

На лестничную площадку.

И сначала он увидел — четко, будто вернулась острота зрения, — руку, одну только руку в светлой облегающей перчатке, поверх которой на среднем пальце серебрилось тоненькое колечко. А указательным она нажимала на кнопку звонка, круглую рубиновую пуговку, которая находилась, может быть, в сотнях километров отсюда, — и которая была здесь, в десяти шагах…

Она ритмично нажимала на кнопку, не получала ответа — и хмурилась, сводя брови на переносице точно так же, как тогда в буфете… Где бы это ни происходило — она была одна, совсем одна, поздней ночью на лестничной площадке.

Он сделал несколько шагов вперед.

— Простите, мисс… Инга? Добрый вечер. Я вижу, что вы… я хотел бы, если вы, конечно, не против, пригласить вас войти…

Я не узнавала его, в упор не узнавала и не помнила, — но Марты уже точно не было дома, идти мне было абсолютно некуда, а этот сосед даже знал мое имя… Я более или менее ослепительно улыбнулась, кивнула и ответила:

— Спасибо.

В его квартире было гораздо темнее, чем на лестничной площадке. Я споткнулась на пороге — на правую, к несчастью, — и задела головой китайский колокольчик. Раздался тоненький печальный звон, и в тот же момент сосед Марты щелкнул выключателем.

Свет разгорался медленно, постепенно, это была люминесцентная лампа, очень слабая, так что я даже не сощурилась, — но хозяин прикрыл ладонью свои квадратные очки с толстыми стеклами Собственно, выглядел он вполне добропорядочно. Маленький интеллигентный старичок, типичный университетский профессор на пенсии. Да, если я и видела его где-то раньше, так только в Сент-Клэре, то есть вечность назад, то есть в предыдущей жизни, когда… стоп. Я уже чуть было не довела себя до истерики на лестничной площадке.

Он отвел руку от часто мигающих за очками глаз, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, он ничего не говорил, и это молчание становилось напряженным. Не люблю.

— Вы не знаете, Марта надолго уехала? — Я напоролась на непонимающее выражение его лица и переспросила: — Марта, ваша соседка?

Он ответил после паузы, и было совершенно очевидно, что имя Марты он слышит впервые.

— Я как-то не поинтересовался, в последнее время я редко общаюсь с соседями. Проходите в комнату, мисс Инга, сейчас я приготовлю вам чаю…

Представляться он и не думал — значит, я, по идее, тоже должна была его знать. Зловещие провалы в памяти, поздравляю. А впрочем, весь последний год я только и делала, что старалась забыть, — так почему бы и не добиться в этом хоть каких-то успехов?

Я оставила на его руках свое светло-кофейное пальто и вошла в гостиную… хотя нет, комнатка была совсем маленькая и со всех сторон замурованная корешками книг — то ли кабинет, то ли библиотека

Тусклый свет единственной настольной лампы едва Пробивался сквозь тяжелые складки клетчатого покрывала. Старичок протянул руку к рычажку большой, тускло поблескивающей подвесками люстры — но я, из уважения к его светобоязни, запротестовала, и он ушел на кухню готовить чай. Здесь было хорошо. То есть нормального человека в нормальной ситуации такая обстановка в восторг бы не привела: эти книги, все до одной с золотым обрезом, сужающие пространство, приплюснутоe сверху тяжелой люстрой, две этажерки — тоже с книгами, круглый столик, похожий на туалетный, не застеленный скатертью, — на нем нелепо торчал какой-то прибор с дрожащей стрелкой. И еще занавески — непроницаемые, словно ставни, Железный занавес от внешнего мира. Вот, пожалуй, из-за них тут и было так хорошо. Абсолютно внутренний мирок, маленький, тихий.