H2O - читать онлайн книгу. Автор: Яна Дубинянская cтр.№ 66

Анна выбралась из машины и побежала в гущу строительного хаоса. Он должен быть где-то здесь, бригадир, который пил с ней чай, как же его зовут, забыла… кажется, Пятрас… Петрас… Найти, прижать к новой стене, вытрясти правду. Кто им разрешил? Кто приказал?! Кто им платит?!!

Бригадира нигде не было видно. Редкие рабочие в оранжевом, проносясь мимо, едва кивали и почти сразу же скрывались в кабинах экскаваторов или грузовиков; те, что доводили стену, маячили в люльках на недосягаемой высоте. Анна выкрикнула «Петрас!» и не услышала своего голоса; такое последний раз было в детстве, когда нас заставляли петь в хоре. Строительный шум, до сих пор неслышимый, словно тиканье часов или рокот прибоя, внезапно обрушился оползнем грохота, скрежета, криков.

Она металась по стройке, за кем-то гналась, вцеплялась в чью-то спецовку, орала, срывая беззвучный голос до хрипоты, прямо в чью-то морду цвета и формы кирпича, вроде бы получала, но все равно не слышала ответ, жестикулировала сама и пыталась расшифровать чужие жесты, непонятные и чуждые, словно язык дикарей. А верткие, будто мелкие хищные динозавры, экскаваторы сновали по дну котлована, выбрасывая наверх скальное крошево, небольшие валуны и желтую глину…

И в конце концов мы устали. Выдохлись, махнули рукой, вспомнили о муже в больнице и птенцах в машине. Бессмысленно стоять на пути все разрушающей стихии, катастрофа все равно докатится до логичного предела, и напрасно мы считали им тот частный случай с нашей стеклянной верандой. Процесс идет и нарастает, и единствен ное, что имеет смысл — помочь тем, кому мы в силах помочь, спасти хотя бы тех, кого пока в состоянии спасти.

Обходя отвалы, перепрыгивая через рытвины, увязая в снежных кучах, Анна добралась до входа в дом. Перепуганная горничная бросилась навстречу с расспросами, но мы отправили ее подальше равнодушным хозяйским жестом, который когда-то приходилось долго репетировать перед зеркалом, а теперь ничего, получается само собой. Птенцы вопили и бесчинствовали, они проснулись еще на улице и где-то там, очевидно, сбросили платок, не попростужались бы. Один из них, цепляясь коготками, едва не вылез из корзинки. Пора им клетку покупать.

Сделала несколько шагов по коридору — и почти мгновенно, гораздо быстрее, чем ожидала и рассчитывала, уперлась в слепую стену, еще неровную, нештукатуренную, отсекающую свет, воздух, пространство, свободу. Надо будет повесить там зеркало, большое, во весь бывший проем. Вряд ли это поможет, но хотя бы так.

Анна свернула на кухню, поставила корзинку на стол и принялась кормить птенцов. Олег. Если он не вернется до завтрашнего вечера, мы должны ему позвонить. Забавно. И откуда мы, интересно, узнаем, вернулся он или нет? Опять выслеживать из-под стен соседних домов в поселке?.. А может, они думают, он сам объявится на горизонте, желая справиться о здоровье птенцов?!

Службист расспрашивал о нашем ремонте. Слишком много, чересчур подробно. И ведь он нас предупреждал.

Цепь. Двойного, тройного неразрывного плетения.

Нет смысла сейчас — об этом. Шестой час, и Олаф ждет. Если есть что-то прочное, надежное, не тронутое до сих пор тотальным разрушением, то это мы. Мы с ним. Что бы ни случилось.

* * *

В первый момент она его не узнала. Как и в прошлый раз. И дело даже не в пластырях, белыми крестами залеплявших лицо, к ним-то Анна уже успела привыкнуть — а вот без бороды Олаф казался совершенно другим человеком. Как будто у него отняли самое главное, то, в чем проявлялась и с чем идентифицировалась его мужская сущность. Когда-то мы почувствовали примерно то же самое, впервые увидев себя в зеркале — без косы.

Конечно, ерунда. Конечно, мелочь.

— Как ты?

Вопрос-пароль, вопрос — опознавательный знак. Всю жизнь мы задаем его друг другу по нескольку раз за день, при каждой встрече, в каждом звонке. Отзыв — «нормально». Все у нас нормально, всю нашу длинную общую жизнь. Не лучше и не хуже; и не надо.

— Нормально, — сказал Олаф, — собираются продержать меня здесь еще неделю. Я согласен максимум на два дня.

— А как же швы?

— Со швами вполне можно жить и работать. Потом подъеду на десять минут, и снимем.

— Врач говорит, у тебя подозрение на…

— За такую оплату я бы тоже всех подозревал. Что там дома?

— Более-менее. Стену уже почти довели, осталась косметика на фасаде, ну, и всякая мелочь…

Запнулась, завязла; слова подбирались с трудом, будто рассыпанные бусины в темноте. Олаф ничего не знал. Она не сказала ему даже о том, что ремонт заказал и финансирует неизвестно кто. И говорить теперь, запертому в клинике, по сути беспомощному, неспособному что-либо сделать, — бить его с размаху известием о разгроме и хаосе, о чужой стройке под нашими стенами… нет, не сейчас. Передернула плечами: как бы хозяйственный муж не повернул разговор в этом зыбком направлении. А потому поскорее свернем сами:

— Пожалуй, уже можно привозить мальчиков. Завтра, я думаю.

— Привози.

Олаф развернулся к стене, и, наверное, потому ответ прозвучал смазанно, глухо. Его кровать — шедевр медицинской техники, модернизированная и многофункциональная, удлиненная по росту, приподнятая в верхней части под оптимальным углом — застонала и скрипнула под гигантским телом. Надо поговорить о чем-нибудь еще, не уезжать же, не пробыв в палате и десяти минут…

— Мама тебе звонила? Как она там с ними справляется?

— А почему бы тебе самой ей не позвонить?!!

Его крик был таким внезапным и страшным, что Анна вскочила на ноги, отпрянула на несколько шагов. Но не удивилась, нет. Когда рушится все вокруг, этот процесс задевает и увлекает за собой всех, кто по несчастному стечению обстоятельств оказался в зоне тотального распада.

Значит, даже Олаф. Наш невозмутимый викинг, скала над морем, статуя на крепостной стене, мужчина, которого с детства учили, что проявление эмоций есть постыдная слабость, недостойная его мужественности. За все годы, что мы вместе, было лишь пару случаев, когда он повысил голос, поднявшись на полтона над уровнем неуловимо низких частот рокочущего прибоя. И каждый раз это означало катастрофу.

Но как-то же мы с ней справлялись. Каждый раз. Вдвоем.

Он уже взял себя в руки. Негромко выругался, ворочаясь на дорогом ортопедическом матраце. Анна снова присела рядом — но не касаясь, не протягивая руки. Сама по себе травма, клиника, выпадение из привычного ритма жизни и бизнеса вряд ли могли настолько вывести его из себя. Было что-то еще, другое, извне. Скорее всего, ему позвонили. Сообщили о чем-то. Если б узнать, кто и о чем. Но Олаф не рассказывает. Никогда. Обо всем всегда приходится догадываться самой.

Пробно, вполголоса:

— Ты слышал о проблемах в «Бизнес-банке»?

— Да.

— Для нас это очень плохо?

Олаф сел, обхватив колени руками. Совсем близко, лишь чуть-чуть податься вперед, смотрел в торцовое окно его безбородый профиль. Сильный, выпуклый подбородок. Наш мужчина, наша каменная стена — готовая вот-вот обрушиться под ударами волн. В окне расстилалось до горизонта море, гладкое и враждебное.