Роман лорда Байрона - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 112

Тиран в безумной роскоши живет:

Снаружи крепость, а внутри палаты.

И во дворе — разноплеменный сброд:

Рабы и гости, евнухи, солдаты,

И даже, среди них, «сантоны» — те, кто святы.

Вдоль стен, по кругу, сотни три коней,

На каждом, под седлом, чепрак узорный.

На галереях множество людей,

И то ли вестовой или дозорный,

Какой-нибудь татарин в шапке черной

Вдруг на коня — и скачет из ворот.

Смешались турок, грек, албанец горный,

Приезжие с неведомых широт,

А барабан меж тем ночную зорю бьет.

Вот шкипетар, он в юбке, дикий взор,

Его ружье с насечкою богатой,

Чалма, на платье золотой узор.

Вот македонец — красный шарф трикраты

Вкруг пояса обмотан. Вот в косматой

Папахе, с тяжкой саблею, дели,

Грек, черный раб иль турок бородатый —

Он соплеменник самого Али.

Он не ответит вам. Он — власть, он — соль земли.

Те бродят, те полулежат, как гости,

Следя за пестрой сменою картин.

Там спорят, курят, там играют в кости.

Тут молится Ислама важный сын.

Албанец горд, идет, как властелин.

Ораторствует грек, видавший много.

Чу! С минарета кличет муэдзин.

Напоминая правоверным строго:

«Молитесь, Бог один! Нет Бога, кроме Бога!»

Как раз подходит рамазан, их пост.

День летний бесконечен, но терпенье!

Чуть смеркнется, с явленьем первых звезд,

Берет Веселье в руки управленье.

Еда — навалом, блюда — объеденье!

Кто с галереи в залу не уйдет?

Теперь из комнат крики, хохот, пенье,

Снуют рабы и слуги взад-вперед,

И каждый что-нибудь приносит иль берет.

Но женщин нет: пиры — мужское дело.

А ей — гарем, надзор за нею строг.

Пусть одному принадлежит всецело.

Для клетки создал мусульманку Бог!

Едва ступить ей можно за порог.

Ласкает муж, да год за годом дети,

И вот вам счастья женского залог!

Рожать, кормить — что лучше есть на свете?

А низменных страстей им незнакомы сети.

В обширной зале, где фонтан звенит,

Где стены белым мрамором покрыты,

Где все к усладам чувственным манит,

Живет Али, разбойник именитый.

Нет от его жестокости защиты.

Но старчески почтенные черты

Так дружелюбно-мягки, так открыты,

Полны такой сердечной доброты,

Что черных дел за ним не заподозришь ты.

Кому, когда седая борода

Мешала быть, как юноша, влюбленным?

Мы любим, невзирая на года,

Гафиз согласен в том с Анакреоном.

Но на лице, годами заклейменном,

Как тигра коготь, оставляет шрам

Преступность, равнодушная к законам,

Жестокость, равнодушная к слезам.

Кто занял трон убийц — убийством правит сам.

Однако странник здесь найдет покой,

Тут все ему в диковинку, все ново,

Он отдохнет охотно день-другой.

Но роскошь мусульманского алькова,

Блеск, мишура — все опостылет снова,

Все было б лучше, будь оно скромней.

И Мир бежит от зрелища такого,

И Наслажденье было бы полней

Без этой роскоши, без царственных затей.

В суровых добродетелях воспитан,

Албанец твердо свой закон блюдет.

Он горд и храбр, от пули не бежит он,

Без жалоб трудный выдержит поход.

Он — как гранит его родных высот.

Храня к отчизне преданность сыновью,

Своих друзей в беде не предает

И, движим честью, мщеньем иль любовью,

Берется за кинжал, чтоб смыть обиду кровью.

Среди албанцев прожил Чайльд немало.

Он видел их в триумфе бранных дней,

Видал и в час, когда он, жертва шквала,

Спасался от бушующих зыбей.

Душою черствый в час беды черствей,

Но их сердца для страждущих открыты —

Простые люди чтут своих гостей,

И лишь у вас, утонченные бритты,

Так часто не найдешь ни крова, ни защиты.

(«Чайльд-Гарольд»,

2, XXXVIII, XL VII, LII, LIV–LXVI)

Описание битвы в конце главы должно вызвать в памяти строки из «Абидосской невесты» (1, IX):

Но он, унылый, не видал

Ни моря с синими волнами,

Ни поля с дальними холмами,

Ни чалмоносцев удалых,

Стремящихся перед пашою

Шум грозный сечей роковых

Представить бранною игрою;

Не видит он, как к облакам

Их кони вихрем прах взвевают,

Как сабли острые мелькают

И как с размаха пополам

Чалмы двойные рассекают;

Не слышит он, как громкий крик

За свистом дротиков несется,

И как в долине раздается:

Аллах! Аллах! — их дикий клик…

(Пер. И. Козлова)

5 декабря 1813 г. Байрон отметил в дневнике, что Албания в его памяти «окрашена самыми радужными и самыми зловещими, но неизменно яркими красками».

…обладая, по определению доктора Джонсона, «готовностью получать удовольствие»… — Сэмюель Джонсон (1709–1784), славный лексикограф, законодатель вкуса, Великий Хан Литературы, печалился в эссе «Искусство дружбы» (1758): «…Но когда желание доставлять и готовность получать удовольствие хиреют в молчании, надежды на обновление дружбы уже нет».

В письмах к матери Байрон описывает эту персону и раскрашенных внуков паши весьма сходно — Из Превезы, 12 ноября 1809 г.:

«Я уже некоторое время нахожусь в Турции; сейчас я на побережье, но проехал всю провинцию Албанию, по дороге к паше. С Мальты я отплыл 21 сентября на военном бриге "Паук" и за восемь дней добрался до Превезы. Оттуда я выезжал за 150 миль в Тепелин, загородный дворец его высочества, где пробыл три дня. Пашу зовут Али, и он считается выдающимся человеком; он правит всей Албанией (древней Иллирией), Эниром и частью Македонии… Приехав в его столицу Янину после трех дней путешествия по живописнейшей горной местности, я узнал, что Али-паша со своим войском находится в Иллирии и осаждает Ибрагима-пашу в крепости Берат. Он услышал, что в его владения прибыл знатный англичанин, и оставил коменданту Янины приказ предоставить мне gratis [86] дом и все необходимое; мне позволили делать подарки рабам и пр., но не брали платы ни за какие припасы.