Исход - читать онлайн книгу. Автор: Олег Маловичко cтр.№ 60

— Инструкция же была! Смотрите!.. — закричал он громче, так, что первый ряд толпы невольно подался назад. — Нам дали жизнь и инструкцию к ней, а мы что? Ни одного пункта нет, чтобы не нарушили! Написано в инструкции к телефону — не лить воду на провода, никто и не льет. Написано в инструкции к жизни — не прелюбодействуй, никто и не… — Он замолчал, обвел толпу глазами. — Ага, щас!..

Кто-то засмеялся, но утих, когда в толпе зашикали.

— Так почему с проводами нельзя, а с жизнью — можно, а? Что мы сделали с жизнью, люди? Что мы с ней сделали, не слышу?..

— Сломали… — робко протянула из первого ряда худая, бледная девушка лет семнадцати, в черной майке, с заплетенными в десятки мелких косичек волосами. Она смотрела на парня как завороженная.

— Сломали!.. — заорал он. — Грешили ежедневно, каждый миг божий закон нарушали, в церковь ходили, чтобы совсем сволочью себя не считать и если других планов не было, только по выходным верили, зевали перед алтарем, бесам, бесам поклонялись, жрали, распутничали, жопами в морду друг другу трясли — не ве-ри-ли! — что, и сейчас не верите? И сейчас атеисты? Да каких вам еще знамений надо, — орал он, брызжа слюной, а в глазах его блестели слезы, — чтобы вы верить стали? Ученые причины ищут, чтобы объяснить, а очевидной избегают — это Божий гнев! Все предсказано было! Так отчего сейчас, пока миг остался, не уверовать, не покаяться? И перед самой могилой в сердце Христа не пустите?

Он вдруг страшно, высоко завыл, вцепившись в волосы, и стал рвать их и орать срывающимся, истеричным голосом:

— Уверуйте!.. Уверуйте на пороге ада!.. Уверуйте в Господа нашего!.. Верую!.. Верую в Господа, в Христа Спасителя!

И толпа отозвалась ропотом — верую…

Парень упал на колени, раскинул руки, поднял голову кверху и отклонил корпус назад:

— Кайтесь!.. Кайтесь со мной!.. Каюсь, Господи, в грехах своих, в неверии, Господи, прости меня…

По всей площади люди стали опускаться на колени. Многие смеялись и хотели уйти, но их не пускали, дергали за одежду, заставляли тоже встать на колени.

— Верую в тебя, Господи, поклоняться буду Тебе, не бесам, не попам толстопузым, Тебе, верить буду не по воскресеньям, а каждый миг, Ты есть суть моя, Боже… Прости меня, прости за всю мою жизнь, грязную, мерзкую, дай мне светлого прощения, дай искупить…

Парень зарыдал, а следом за ним заплакали в толпе. Глаше стало страшно. Она взяла сына за руку и стала боком протискиваться вдоль стены дома, чтобы обойти помост и толпу с правой стороны. Она касалась, проходя, стоявших на коленях, и те зло и укоризненно смотрели на нее.

— На колени!!!

Толпа обернулась к ней, как зверь. Парень выставил в нее палец, и смотрел исступленным взглядом. Он трясся, лицо его было красным и блестело от слез. Глаша увидела, что на всей площади стоят только они с Никитой.

— На колени, грешница! — затянул плачем парень, как бабки тянут на похоронах. — Или не признаешь Бога своего?

Какой бред, думала Глаша. Этого не может быть. Он же сумасшедший. К ним со всех сторон потянулись руки. Они хватали ее и Никиту за одежду и тянули вниз, к асфальту.

— Уберите руки… Уберите руки, что вы делаете! — Она выдернула из этих рук Никиту, но они все равно тянулись, как выросший в одну секунду куст с ветками из плоти.

Парень вдруг понимающе и разочарованно хмыкнул. На лице его появилась кривая улыбка. Он поднялся с колен.

— Братья, сестры, оставьте ее. — Он поднял вверх руки.

В его взгляде появилось подозрение. Он спросил:

— Откуда ты, сестра?

Все, хватит, подумала Глаша и хотела развернуться, чтобы уйти уже куда угодно, хоть в парк, лишь бы прочь. Но дорогу назад преградили тетки из толпы, вдруг ставшей морем, повинующимся воле белобрысого Нептуна с площадки.

— С Москвы она… — донеслось из толпы, угрожающе и злорадно.

Лицо парня скривилось, будто его протянули крапивой по голой руке. Он закрыл глаза, обхватил голову руками и стал медленно и косолапо ходить по сцене, раскачиваясь из стороны в сторону, словно страдал мигренью или был готовящимся к экзамену студентом. Потом остановился и опять выставил в Глашу указательный палец, но глаз не открыл и головы не поднял, а стал трястись сам и сильно трясти ногой, как в танце. Он стал крутить головой в такт слышимой одному ему мелодии и махать второй рукой у уха, держа в ней невидимый бубен, и его нерв передался толпе, и Глаша поняла, что если он захочет сейчас, их разорвут, достаточно одного его слова.

— Пал Вавилон, ибо яростным вином блуда напоил народы! — заорал парень, и вопль его был как взрыв давно зревшего фурункула. — Пал!.. Пал Вавилон!..

Он стал бить себя по щекам. И Глаша поняла, что толпа хотела не подмять, а спасти ее, спрятать от безумца с помоста.

— Ты, милая, поклонись, спину не сломаешь…

Она посмотрела вниз и увидела мольбу в глазах пожилой женщины. Глаша опустилась на колени рядом.

— Никита, ты тоже…

— Но мам…

— Быстро.

Парень на сцене поднялся и стал хлопать в ладоши, выбивая ритм. Он хлопал, вертел головой и бил ногой в пол, танцуя.

— Кто?.. Люди, кто со мной к Богу пойдет, кто из вас?..

— Я! — крикнула девушка с косичками и пошла к помосту. Она залезла коленом на его край и оперлась о деревянный пол руками. Сзади люди помогали, упершись руками ей в зад; парень опустился на колено и подал ей руку.

Они вышли на середину помоста.

— Веруешь, сестра?

— Да. В смысле, верую.

Она волновалась, и терла потные ладони о джинсы.

— Веруем! — вскричал парень и вздернул ее руку вверх, как если б она была победившим в поединке боксером, а он — рефери; и столько в его крике было мальчишеской радости, так заразительна была его улыбка, что все на площади заулыбались вместе с ним и захлопали.

— Молись со мной, сестра!

Она заплакала, он ей улыбался. Оба опустились на колени. Она сказала, что не знает слов, он шепнул ей: не страшно. Она сказала, что любит его, он ответил, что и он ее тоже любит.

Он стал читать нараспев молитву: люди в толпе закрывали глаза и раскачивались в такт его голосу, не разбирая слов. Глаша с отвращением поморщилась, увидев, как впавшая в транс девушка трет себя между бедер, стоя на коленях и разведя ноги в стороны. Парень тоже это заметил, но поведение девушки умилило и растрогало его.

Он взял ее за шею, притянул к себе и поцеловал в мокрый, слюнявый рот:

— Унижай себя, сестра, унижай! Ибо кто унизится — возвысится, а кто боль претерпит во имя Божие, будущей боли избежит!

Мужчина рядом с Глашей ударился лбом об асфальт. Звук был глухим и плотным. Он поднялся. Содранная кожа набухла кровью — капельки прочертили извилистый путь по брови и щеке и упали на светлую майку, но на лице мужчины была улыбка, пьяная, распутная, словно этим ударом он достигал удовольствия плотского. Он шептал что-то, но говорил не с Богом, а о своей жизни, и Глаше страшно было прислушиваться, и ей удалось усилием воли не слышать того, что говорил мужик.