Исход - читать онлайн книгу. Автор: Олег Маловичко cтр.№ 13

Пип-шоу. Вокруг круглого подиума сидят пожилые белые туристы с пивом и сигаретами. Девушка-азиатка, не старше семнадцати, держит в руках тонкую проволоку с нанизанными на нее бритвенными лезвиями. Зрители лениво хлопают, не из ободрения, а чтобы подогнать. Девушка становится на колени, широко раздвинув ноги, и начинает медленно, лезвие за лезвием, просовывать нить в…

Сергей убирает глаза и морщится. Взрыв хохота.

— Он во всем обвиняет меня. Удобно. Но ты же понимаешь, не бывает так, что лучшее — он, худшее — кто-то другой. Это его мир. Его порядок, при котором человека с рождения опускают перед Богом. Ты жалок, и сразу виноват, а он безгрешен и вне критики.

Бородач бьет худого стриженого солдатика со связанными за спиной руками в форме со споротыми погонами, солдатик жмурится и пытается убрать голову. Взрыв хохота. Бородач заправляет под шею солдатика нож, и тогда тот начинает быстро и суетно шлепать губами, и, как козленок, дергать всем телом, имея в виду не освободиться от пут, а уйти от ножа, умоляя, и в шлепках его пухлых губ угадывается «мама». Взрыв хохота.

— Вспомни, что он говорил, и посмотри, что он делает с вами.

Мужчины и женщины в костюмах сидят по одну сторону прозрачного, во всю стену, плексигласового окна. По другую на человека в оранжевой робе надевают кожаный шлем с прорезями, толстыми ремнями пристегивают руки и ноги к креслу с высокой спинкой и пропускают через его тело электрический разряд, потом еще один. Священник нервно впивается пальцами в Библию, которую держит в опущенных на пах руках. Человек в кресле идет дымом и трясется. Взрыв хохота.

— Он не тот, кем вы его считаете. Открой глаза. Над тобой страшный кровавый деспот. Бог — ваш тиран. Мир страдает, служа ему.

Очередь худых, с выпученными глазами и раздутыми животами детишек, окруженных кружащими, облепляющими рот и глаза мухами, у раздающего еду грузовика с эмблемой ЮНИСЕФ. Взрыв хохота. Чемпионат по пожиранию гамбургеров с завязанными руками: толстые люди хватают котлеты зубами, чавкают, и один умирает, подавившись. Взрыв хохота.

— Он вас уничтожит. Потому что не справился. Вы поднялись до него, и он боится, и хочет выжечь вас, пока вы не стали сильны. Пока не поняли, что равны ему. Я — один, кто может вас защитить. Самим вам против Бога не выстоять.

Гигантская приливная волна несется по побережью вглубь материка, а в углу экрана появляется счетчик, как на спидометре, только это не скорость, а погибшие, и рассчитанный на семь делений счетчик их не вмещает, остановившись на 9 999 999. Хохот уже не умолкает, и это не хохот, а лай своры. Кто-то собирает в пригоршню камни с небесных сфер и швыряет в землю, и метеориты вспыхивают, пронзив атмосферу, и бьют, взрываясь, в землю, и обнуленный счетчик вновь крутится, как бесноватый, и вновь замирает на 9 999 999.

— Вот что он будет делать. Ты должен спасти себя. И людей. Идем.

Крючков протягивает Сергею руку. Сергей медлит.

— Если ты не веришь, это легко, — говорит Крючков, — если веришь — еще легче. Меняй знаки. Я нужен тебе. Я дарю смысл. Со мной рай. Сразу. Зачем боль терпеть, Сереженька?

Сергей поднимает руку, чтобы подать Крючкову, но тут рядом, под ухом, и в то же время — немыслимо далеко, в другой реальности, — играет «Каприччиозо», и Сергей просыпается, чтобы отключить будильник, пока звон не поднял Глашу и Никиту.

* * *

В «Зарю» ехал с утра, чтобы не налететь на пробки. Встал, неслышно собрался. Надел старые джинсы, обтрепанные внизу, влез в разношенные, но не стоптанные кроссовки, выскользнул за дверь.

Вызвал лифт. Тот долго не шел, жалобно и натужно урча, то ли трогаясь, то ли останавливаясь внизу. Отчаявшись ждать, сбежал по лестнице, минуя разбросанные пивные бутылки и стараясь не угодить в плевки. На площадке между шестым и пятым, под батареей, свернулся заскорузлый бомж, и Сергей задержал дыхание, чтобы не уловить спертый запах человека.

Дома, пока собирался, было темно, а улица встретила серым светом начинавшегося дня. Воздух, дома, машины и редкие, молчаливые люди казались еще не пришедшими в нормальную, дневную форму, не набравшими своего окончательного и привычного содержания. Таким мир выглядел на черно-белых снимках из детства.

Несмотря на странный сон — или благодаря ему, он чувствовал необычайный подъем. Жизнь манила возможностями — за каждым поворотом таилась новая глава, каждый шаг вел к открытию.

Сергей прошел к огороженной сетчатым забором стоянке и вывел блестящий боками универсал «Шевроле-Фалькон». Махнул заспанному сторожу.

Машину купил на остатки страховки за «Фольксваген» и часть аванса за квартиры. Все его машины были седанами — посадка в «Фальконе» после них была непривычно высокой, но это нравилось Сергею и шло к его новому пониманию себя. С момента решения о переезде он чувствовал: старая жизнь кончилась. Новая была не обязательно лучшей, но по меньшей мере неизведанной.

Сзади, перетянутые шпагатом поверх брезентового полотнища, лежали ящики с деталями купленного в счет аванса мини-завода по производству кирпича. Он не верил в бред Винера, но решил уехать из Москвы, чтобы вести на природе обеспеченную и разумную жизнь.

Сергей выехал на Липецкую. Дорога была пуста, но за спиной он видел, как ростовская трасса густеет от фур, микроавтобусов, и легковушек, направлявшихся в Москву. Он прибавил газу.

Сергей ехал по пустому городу, вспоминая забытое ощущение езды, столь отличное от обычного для Москвы томительного, отрывистого движения в пробке.

Добрался до Садового, свернул на Дмитровку и поехал в сторону области. Дорога в центр уже стояла — тормозя на светофорах, Сергей видел глаза водителей встречных машин. Они были невыспавшимися, равнодушными и как бы заранее усталыми. Сергей глядел на них, как сбежавший из тюрьмы смотрит на сокамерников, предпочитающих спокойно досидеть срок.

Выехав за город, снизил скорость до восьмидесяти. Ехать быстро не хотелось, предпочтительнее было любым путем продлить состояние дороги, одиночества и временного отсутствия обязательств. Приоткрыл люк над головой, и в салон ворвался, беснуясь, пойманный в ловушку, злящийся на стенки машины за их преградную сущность холодный ветер. Захотелось музыки, Сергей нажал клавишу магнитолы, и с первой же песней повезло. Были Роллинги с «Gimme Shelter».

После Дмитрова дорогу с двух сторон обступил лес. Изредка частый строй деревьев прерывался площадками автостоянок. Там валялись пустые бутылки и пакеты из «Макдональдса».

Еще через полчаса, после Талдома, селения стали реже, земля — чище. Эйфория отпустила. Пришла усталость, дал о себе знать короткий сон. Он остановил машину на обочине и вышел. Была середина мая, солнце днем уже припекало, а земля высохла от весенней влаги и грязи. Асфальт казался белым, ярко и весело зеленела свежая трава и молодая листва деревьев. Далеко было и от журчащего разброда весны, и до томной неги лета — будь у Сергея пульт управления жизнью, он поставил бы этот миг на паузу, и жил бы в нем.