Грустные клоуны - читать онлайн книгу. Автор: Ромен Гари cтр.№ 33

Бебдерн пришел с охапкой галстуков в руках.

— Сто сорок восемь, — объявил он. — Я их пересчитал.

— Можете взять себе, сколько хотите.

— О нет, великий Вилли! Мне всегда будет мало. Вы знаете, я ужасно требовательный. Для меня не существует пределов. Я стремлюсь к абсолюту, что для меня какой-то галстук… Хочу напомнить, что через пять часов мы с вами должны возглавить конкурсную комиссию.

— Комиссию? Какую комиссию?

— От вашего имени я принял приглашение возглавить конкурс красоты, который состоится сегодня во второй половине дня.

— Убирайтесь с глаз моих.

На лице Бебдерна появилось плаксивое выражение.

— Послушайте, Вилли, вы не можете так поступить со мной. Позвольте мне воспользоваться ситуацией. Я всегда мечтал возглавить конкурс красоты.

— Ну ладно. Приготовьте мне ванну.

Вилли сел на край кровати и обхватил голову руками.

— Она не может так поступать с нами! — простонал он. — Нет, нет и нет!

— Ни в чем нельзя быть уверенным, — сказал Гарантье, — даже в невозможном. На первый взгляд, может показаться, что женщина, которая с таким пылом мечтает о любви, не может довольствоваться любовью. Между потребностью любить и любовью нет ничего общего.

— У меня нет времени ждать, когда ее постигнет разочарование, — огрызнулся Вилли.

Он налил себе еще шампанского и выпил. Он торопился напиться, чтобы покинуть действительность до того, как она возьмет его за горло. Чтобы освободиться от мира и самого себя с помощью шутовства, как братья Маркс, Мак Сеннетт, У. К. Филдс, Чаплин, Бастер Китон, и перейти в то измерение, где можно решить любую проблему шутовской выходкой и упасть с луны на землю, не набив себе при этом шишки. Для этого хватило бы нескольких партнеров, способных вовремя подыграть.

— Бебдерн!

Великий импровизатор просунул голову в полуоткрытую дверь.

— Что вы делаете?

— Надеваю ваши трусы. Попробую поносить их. Кто его знает, может быть, что-нибудь произойдет. Вы не возражаете?

Он скрылся за дверью.

— Проклятие, — буркнул Вилли. — Такой персонаж увидишь разве что в «Искушении святого Антония» Босха.

— Одевайтесь, — сказал Бебдерн, снова появившись в гостиной. — Мы отправляемся на конкурс красоты. И не смотрите все время на телефон, а то он еще сломается.

Вилли снял с ноги туфлю и швырнул ее в Бебдерна.

— Надо бросать чернильницу, как Лютер, когда ему показалось, что он видит дьявола, — сказал, появившись вновь, Бебдерн. — Иначе публика не поймет!

— Если бы был дьявол, то, по меньшей мере, я бы знал, к кому обращаться! — взревел Вилли.

— И тем не менее не стоит считать публику глупее, чем она есть на самом деле, — заметил Бебдерн, то появляясь, то вновь исчезая.

Вилли почувствовал себя лучше и открыл новую бутылку шампанского. На хлопок пробки немедленно примчался Бебдерн, подметая ковер полами длинного черного пальто, залпом выпил три бокала шампанского и убежал.

— Я знаю, что он пытается делать, — с удовлетворением сказал Вилли. — Он имитирует Гручо Маркса, Бебдерн! Ты работаешь под Гручо Маркса, верно?

Голова Бебдерна появилась из-за двери гостиной.

— Я открыл этот прием раньше него, — сердито заявил он. — И я не играю в кино! Я все делаю по-настоящему! Я разряжаю обстановку!

— И когда же это ты его открыл? — спросил Вилли, с готовностью вступая в игру.

— Его изобрел мой дедушка во время погрома, — ответил Бебдерн. — Когда казаки у него на глазах изнасиловали его жену, пропустив вперед своего лейтенанта, он подошел к нему и спросил: «А вы не могли спросить у меня разрешения, вы, офицер?» Нужно разряжать обстановку! Для того юмор и существует!

— Да, в жизни надо уметь защищаться, — сказал Вилли. — Нельзя позволять вить из себя веревки!

— А как же иначе, — подтвердил Бебдерн, — в конце концов, есть у нас гордость или нет!

Вилли очень не любил реплики в сторону, но в комедии положений они были всегда.

Гарантье с улыбкой слушал их, скрестив на груди руки. Он больше не верил в крик, он даже перестал верить в голос. Он терпеть не мог клоунов, фарс, насмешку — все то, что заставляет корчиться от хохота под тяжестью мира.

— Вы придаете юмору слишком большое значение, — сказал он. — Юмор — это буржуазный способ защиты своего покоя, при котором ничего не меняется в окружающей вас оскорбительной реальности. Потому-то я не понимаю тех, с кого сняли кожу: неужели она была у них раньше? Ирония, юмор, насмешка — не что иное, как способ уходить от социальной ответственности. Это противоречит марксизму.

— Извините, — с ужасом пролепетал Бебдерн, — я не знал!

От страха у него дрожали колени.

— Ну, ну, — попытался утешить его Вилли. — Мы им не скажем…

— Я хочу быть с ними! — стонал Бебдерн. — Я не хочу иметь врагов слева! Я хочу быть с ними! Именно это привело меня в такое состояние!

— А в каком ты был раньше? — мрачно спросил Вилли. Он переживал спад, и импровизация у него не получалась.

Бебдерн пришел ему на помощь.

— А наш конкурс красоты? — напомнил он, подливая Вилли еще шампанского. — Вперед, Вилли, одевайтесь!

Он помог ему надеть брюки.

— Я хочу надеть фрак, — проворчал Вилли. — Если это конкурс красоты, я хочу выглядеть абсолютно незапятнанным. Я хочу показать, что человек — не тряпка, которой можно вытирать пол, и что человеческое лицо всегда остается сияющим, благородным и чистым даже под кремовыми тортиками! Я жажду чистоты, shit! Дайте мне лебединую манишку!

На самом же деле, он хотел опрокинуть мир, лишенный веса в том измерении, в котором страдание вызывает смех, как в первых фильмах Фатти Арбакла, Честера Конклина и Мака Сеннетта с их непременными пьянчугами во фраках и цилиндрах, топчущимися вокруг открытых канализационных люков.

— Я тоже хочу надеть фрак, — объявил Бебдерн. — Тогда у меня появится впечатление, что я окончательно порвал с рабочим классом. Вы знаете, что я однажды сделал?

— Нет. Расскажи.

— Как-то раз в Ницце проходила забастовка и демонстрация трудящихся. Я смешался с толпой и спер у рабочих два кошелька. Сами понимаете, классовая ненависть. Она накатила на меня совершенно неожиданно. Между нами: мой дедушка был мелким собственником. Все попытки сдержать себя напрасны — в один прекрасный день все выходит наружу.

— И ничего святого, да?

— И потом, мои старые нео-марксистские мечты… Обчищая карманы трудящихся, с ними очень легко расстаешься. Именно таким образом мне удалось избавиться от этого ярма. Остался лишь неприкрытый цинизм. Непреодолимый, как смерть. Стоящий выше человека, недостижимый. Ницшеанский. Каково? Что вы на это скажете?