Сейд. Джихад крещеного убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Аждар Улдуз cтр.№ 25

На глазах у монашки менялась прачка. Бледная кожа наливалась здоровой, матовой белизной, а грязь словно отшелушивалась от рук, покрытых до того струпьями и язвами. По щекам, сверкая, бежали слезы, смывая грязь, пока только неровными дорожками с лица, скрытого тьмой ночи да окруженного ореолом уже огнем сияющих рыжих волос. Голос же всё крепчал, продолжая рассказывать удивительную историю этой странной прачки:

«... А однажды ночью главарь тех разбойников тайно в комнату пришел, которую мы с суженым моим в таверне снимали. Жили-то мы в одной комнате, да только любить меня не смел он, знал, что только одна ночь в году нам дана, Бельтайнова, когда проклятье не коснется его. Потому и терпели оба, хотя страсть как любить хотели друг дружку. А этот в комнате прятался, дождался, когда уснули мы, суженого моего прирезал, а меня силой взял. Сказала я ему про проклятье, да только он не поверил – эти двадцать разбойников из англичан были, не из вельшцев наших. Сначала не поверил, а как во второй раз меня взять захотел – так и не вышло ничего у него. Ох, и озлился он, вызвал своих разбойничков, что снаружи его дожидались, да велел им спящих дружков суженого моего разбудить и, мечи приставив, привести в комнату. Там приказал им меня по очереди похабить, а те отказались. Тогда связали они вельшцев да и сами

поочередно меня похабили. Не знаю, случилось чего, но только остальных проклятие это не коснулось, только того, кто первым меня взял. И тогда, когда кровь из меня потекла от насилий ихних, сила во мне черная проснулась, и сказала я, что прокляты они все, и не дойдет до Святой Земли ни один из них, но помрут в муках, и будет им казаться, что горят они в огне, прежде чем жизнь покинет их, но даже после смерти тела их в землю не лягут. За то же, что вельшцы мои даже под угрозою меня похабить отказались, будет им удача, и ждет их смерть честная, в бою, а до того запрещаю им руку поднимать на мучителей моих. Потому как недостойны они легкой смерти от железа честного. Англичане только посмеялись, и с тех пор так и повелось – шли мы в Землю Святую, и каждую ночь насиловали меня разбойнички, а вельшцы мои как бы в стороне от всего этого стояли. А я как будто каждую ночь от них силы брала, да и училась потихоньку силой своей управлять. Потому как женщина я, и хочется мне любви мужской не раз в году, по праздникам Бельтайн, но чаще, и на этих вот смертниках и училась... Они поначалу и не замечали, что хиреют после каждой ночи, а я... я силу в себе копила. Ждала, когда сказанное мной исполнится. Знала, уверена была – непременно будет это, и вот... Сегодня в воду все двадцать ушли, и последние тринадцать дней и ночей горели они огнем и жаром внутри тел своих... А вся сила, что была в них, теперь – моя!»

Совсем другая женщина сидела теперь перед монашкой. Закончив говорить, Рыжая воистину преобразилась. Зеленые глаза ее сияли светом, ничуть не меньшим, чем яркие, крупные звезды в небе над плывущим по Средиземному морю кораблем. Волосы огненным потоком опускались на гордо расправленные плечи красивой молодой женщины, так не похожей на то забитое создание, что с гребнем в руке еще час назад подошло к монашке с просьбой исповедать ее.

– Отпустишь ли ты мои грехи? – спросила женщина и испытующе посмотрела прямо в глаза смутившейся монашке. Уж слишком чувственным был взгляд, слишком много в нем было жара, который иногда беспокоил и ее, давшую обет безбрачия монашку Ордена Святой Магдалины. Но ответила она на вопрос скромно и с достоинством, причитающимся ей по сану:

– Я не могу принять твою исповедь, да и грехи твои отпустить не могу, ведь судя по всему, ты и некрещеная вовсе... То есть... ты ведь... не христианка?

– Это иудеи константинопольские так обычно отвечают – вопросом на вопрос, – вдруг засмеявшись, сказала вельшка. Затем успокаивающим движением взяла монашку за руку. – Да и не нужно мне никакого отпущения грехов. Ты права, я не христианка и исповедь мне не нужна... Просто... я должна была кому-то всё рассказать. А ты мне нравишься. Ладно, пойду я спать. Завтра будет хороший день! – Рыжая резко встала и ушла на корму.

А на следующий день по всему кораблю раздавался ее смех, она шутила и заигрывала с солдатами, ночами же... Ночами она смеялась по-другому. И смех этот вносил смятение в душу монашки из Ордена Святой Магдалины... Лишь вспоминая, КЕМ была ее святая, монашка истово молилась о прощении за то, что осмелилась судить. Ко дню, когда корабль наконец причалил на пристани Алеппо, за зеленоглазой ведьмой твердо закрепилось прозвище, данное ей солдатами, – Шалунья Рыжая.

Уже здесь, в пустыне, среди солдат стала популярной песня, неизвестно кем сочиненная, но несложные и откровенно вульгарные слова которой вызывали у рыжей прачки смех всякий раз, как она ее слышала у походных костров:

Шалунья рыжая ножкой топнет,

Шалунья рыжая в ладоши хлопнет,

Шалунью лорд в покои не дождется —

Ее сегодня миленький уж топчет.

Шалунья рыжая над лордом посмеется,

И лордов клин, как веточка согнется.

Шалунья рыжая – солдатская подруга.

Солдатам дарит ласку без испуга.

Шалунья рыжая ножкой топнет,

Шалунья рыжая в ладоши хлопнет,

С солдатом в пляс ночной пойдет без страха,

А лорд богатый по шалунье сохнет.

Песню пели хором, а кое-кто из вельшцев даже подыгрывал на простеньком подобии гамба-виолы. И пускалась в пляс вокруг ночных костров Шалунья Рыжая, выбирая себе солдатика, с которым в пустыню подальше уйдет и вернется лишь под утро, с сияющими глазами, еще больше полная жизни и радости. И лишь монашка, после той памятной ночи на корабле внимательно присматривавшаяся к рыжей прачке, замечала, что если не в первой, то уж во второй из частых стычек с воинами пустыни, в числе погибших непременно оказывался и тот солдатик, что уходил с зеленоглазой в ночь. Когда подобное случилось уже с третьим по счету «миленьким» Шалуньи Рыжей, монашка не выдержала, подошла рассмотреть рану, от которой погиб молодой, полный силы кнехт-германец. Ничего странного не заметила – обычная уже для этого похода смерть от косого удара тяжелого меча с раздвоенным у конца лезвием – зульфукаром, как их называли кочевники. Разве что... Удар пришелся в ключицу, туда, где должен быть наплечник, что мог бы ослабить смертоносную силу клинка... возможно, сохранить солдату жизнь. Однако наплечник почему-то болтался у самого предплечья – лопнул ремень, удерживавший эту часть доспеха пехотинца на должном месте, и ничто не удержало сталь, разрубившую воина от ключицы до самой середины грудной клетки...

Чьи-то грубые пальцы ловко и споро развязали запутавшиеся ремни, убрав из поля зрения монашки эту целую, а потому, еще, может быть, полезную для других солдат часть доспеха... Монашка почувствовала на себе пристальный взгляд и, подняв глаза, встретилась с зеленым огнем в зрачках рыжей вельшки. Пристально смотрела Шалунья Рыжая на монашку, так, что той стало не по себе... затем вдруг, так же внезапно, как и тогда на корабле, прачка пожала плечами, опустила глаза и стремительным шагом удалилась куда-то в глубь, лагеря, растревоженного очередной молниеносной атакой пустынных бедави, что унесла жизнь ее вчерашнего любовника.