Гроб хрустальный - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Юрьевич Кузнецов cтр.№ 2

— А, — протянул парень и повернувшись крикнул куда-то вглубь квартиры:

— Шаневич! Тут соседка пришла, иди разбирайся!

Шаневич оказался огромным мужчиной с рыжей бородой, из-под расстегнутой на груди рубашки выбивались волосы. Он-то и был хозяином квартиры и, конечно, Ольга Васильевна не раз встречалась с ним в лифте. В жизни бы не подумала, что Шаневич — тот самый новый русский. Больно уж простецки всегда выглядит — обычный еврейский мальчик, на Розиного внука похож, только больно уж крупный. Впрочем, можно было догадаться: рожа разбойничья, взгляд пытливый, походка быстрая, энергия так и прет. Чего-чего, а этого евреям не занимать, всегда вперед лезут. Взять хотя бы Яшку Шварцмана — тоже рыжий был, упокой господь его душу.

В тот раз все хорошо вышло: Илья музыку велел выключить, перед Ольгой Васильевной извинился, пригласил заходить, если что, и даже до площадки проводил. С тех пор так и повелось: иногда сам звонил, предупреждал — мол, завтра вечером будет шумно, день рождения или еще какой праздник. Но после одиннадцати звук приглушали, вели себя тише. Все равно слышно, но ведь важно внимание. Ольга Васильевна всегда так считала.

Вот и сегодня — Илья сам зашел, еще утром, извинился, предупредил, что вечером опять гости, мол, у девушки одной день рождения. Ольга Васильевна удивлялась сначала, почему у них столько дней рождения, но Шаневич объяснил, что квартиру купил не для себя, а для бизнеса, что у него там человек пятнадцать работают и живут, как в коммуналке буквально.

— В тесноте, — сказал он, — да не в обиде. И на работу, — пошутил, — ходить недалеко.

Ольга Васильевна еще спросила, что за бизнес такой, и Илья начал рассказывать, но она поняла только, что про компьютеры, но не про торговлю, а про какую-то печать, вроде типографии.

Ну, типография так типография, ей-то что? Но сегодня молодежь припозднилась, время уж к двенадцати, а музыка все бухает, и ноги по потолку стучат. Выключила телевизор, который весь вечер призывал голосовать за Ельцина (не пойдет она голосовать за Ельцина, и за Зюганова не пойдет), ткнула окурок в пепельницу, глянула на себя в зеркало и пошла в прихожую. Как в воду глядела — не раздевалась, спать не ложилась, знала: допоздна гулять будут. Отперла дверь и услышала чьи-то быстрые шаги на лестнице: цок-цок, словно кто наверх побежал. Видать, парочку спугнула. В старых домах хорошо целоваться на лестнице — места много, подоконники широкие. Еще до войны, когда только школу окончила, провожал ее домой Вадик Орлов, так, бывало, полчаса пройдет, пока до квартиры доберешься. А теперь даже где могила — неизвестно. Сгинул под Сталинградом в 43-ем…

Она открыла дверь и замерла. Потом мелкими шажками начала подниматься по лестнице, туда, где на площадке лежала в луже крови белокурая девушка. Алый ручеек сбегал по ступенькам к самой двери Ольги Васильевны. Девушка лежала лицом вниз, волосы уже намокли от крови, одна нога вытянута, другая согнута в колене, так что задралась юбка, и без того короткая, и видна резинка от чулка. Ольга Васильевна еще успела вспомнить, какие чулки — фильдеперсовые, на подвязках — носила когда-то сама, а потом нагнулась и перевернула тело. Опыта ей не занимать — скольких в свое время вытянула. Чай, не все позабыла за полвека.

Помнила она достаточно, чтобы понять: девушка мертва. Горло перерезано, кровь хлещет из раны. Вот так же умер Яшка Шварцман, когда его задело осколком в сорок втором. Как она плакала тогда, как убивалась. Кряхтя, Ольга Васильевна выпрямилась и начала спускаться. Немало убитых повидала в жизни, а вот, поди ж ты, не думала, что еще доведется. Чуть в стороне валялся нож, рукоятка обмотана изолентой. А на стене — какие-то странные знаки, словно убийца руки вытирал.

Надо бы позвонить в милицию, но Ольга Васильевна милицию не любила. Ни ту, старую, советскую, ни эту, демократическую. Всегда им начхать на людей, те за план и отчетность волновались, эти только о своем кармане думают. Впрочем, не оставлять же тело на лестнице — и, вымыв руки, она сняла телефонную трубку.

— Хрустальный проезд, дом 5, - сказала Ольга Васильевна дежурному. — Женский труп между четвертым и пятым этажом.

И удовлетворенно заметила, что ее рука, набиравшая «02», дрожит не больше обычного.

"Хрустальный пр., д. 5, кв. 24", — прочитал Глеб на бумажке. Домофон на двери не работал, так что Глеб просто толкнул дверь. Скрип ржавых петель резанул по ушам, и Глеб подумал, что год назад он бы этого просто не услышал: все звуки доносились будто сквозь вату, воздух был плотным и мутным, точно вода на мелководье у общественного пляжа. И вдруг месяц назад Глеб посмотрел в окно и удивился солнцу. Оказалось, в мире есть и другие цвета, не только привычные оттенки серого и коричневого.

Возможно, все дело в том, что деньги, оставшиеся после размена их с Таней квартиры, в конце концов кончились. Таня, как всегда, все устроила сама: купила Глебу однокомнатную на «Соколе», выдала две тысячи наличными и свалила в свою Францию. Глеб помнил, как впервые вошел в квартиру, куда Таня уже перевезла его пожитки. Книги на полках, вырезанный сто лет назад из «Литературки» портрет Кортасара — под стеклом на столе. Единственное, что он в свое время оставил от богатой коллекции картинок и бумажек с выписками, засунутых под плексиглаз в десятом классе. Глеб помнил, что поперек всего стола на длинной бумажной полосе была зачем-то выписана цитата из Бодлера: "Сатана, помоги мне в безмерной беде!". Сейчас эта полоса вместе с другими фрагментами из Акутагавы и Кортасара лежала в ящике стола, как и все годы брака. Глеб не сомневался, что найдет в шкафу аккуратно сложенные майки и джинсы. Пара зимних ботинок в прихожей нежно прижались друг к другу. Почему-то при взгляде на них Глеб ощутил внутри сосущую пустоту. Он лег на диван и не вставал целый год.

Сейчас не дожидаясь лифта, Глеб начал подниматься по лестнице. Чистые стены, еще не появилась надпись "Буду пагибать малодым!", квартира Ольги Васильевны, площадка перед пятым этажом, где через пару недель будет лежать труп белокурой девушки… Об этом Глеб еще не знал. Преодолевая усталость, он поднялся на пятый этаж. Надо было на лифте ехать, подумал он. Впрочем, вот она, вот она, дверь — белой краской по старому дерматину цифры «24». Андрей так ему и сказал, что номер запомнить легко — четыре факториал.

Глеб познакомился с Андреем на дне рождения у Емели, Миши Емельянова. Это случилось как раз вечером того дня, когда Глеб впервые за год увидел солнце. Ни Миши, ни Вити Абрамова, ни других ребят Глеб не встречал уже много лет: сразу после выпускного вечера он перестал с ними общаться — слишком неприятные остались воспоминания. К тому же летом поехал в Крым отмечать поступление в институт и познакомился с Таней: началась другая жизнь, где не было места ни старым матшкольным друзьям, ни факториалу четверки, ни даже воспоминаниям о том, как еще в третьем классе Глеб прочел, что в древнем Вавилоне была двенадцатиричная система счисления. Двенадцать — красивое число, куда лучше десяти, принятого в качестве основания системы счисления у нас. Вроде бы потому, что древние люди считали на пальцах. Но идея основывать систему счисления на количестве пальцев в те времена казалась Глебу изменой чистоте математической абстракции, чтобы не сказать просто — глупостью. Последние десять лет, впрочем, ему казалось глупостью всерьез обо всем этом думать.