Гроб хрустальный - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Юрьевич Кузнецов cтр.№ 13

В конце концов, они оказались в одной постели. Это был не второй раз и даже не пятый. Случилось как-то само: Емеля обнял ее в прихожей, она подставила губы, а через три минуты, когда его руки уже нащупывали у нее под кофточкой застежку лифчика, сказала: "Я только сначала в душ схожу".

Эта деловитость его удивила, но он тут же подумал: наверняка она опытнее его: вышла замуж, развелась, десять лет сама воспитывала сына… вряд ли жила монашкой. Михаил вспомнил рассказы о том, на что приходится идти безработным девушкам. Надо надеяться, для должности операционистки ей не пришлось ложиться под линейного менеджера банка, тем более, она и проработала там всего ничего: отделение закрыли, и Емеле самому пришлось заново устраивать Марину на работу. Но все равно, сейчас он стоит в прихожей, с бьющимся сердцем и напрягшимся членом, и чувствует, как его потряхивает, словно это — первый раз, словно он еще мальчик, а не мужчина, у которого сыну — шесть лет.

Марина вышла, закутанная в большое Костино полотенце, и сразу пошла в спальню, кивнув Емеле на ванную: мол, теперь твоя очередь. Емеле стало стыдно, что он даже постель не сменил. Как же они будут заниматься сексом на простынях, где всего два дня назад спала Ирка?

Потом, снова и снова вспоминая эту ночь, он говорил себе, что это был не секс, это был — впервые за много лет — акт любви. Никого он не любил, как Марину той ночью — потому что сквозь морщины на лице, сквозь жировые складки на теле, сквозь увядшую кожу пробивалась та девочка, которую он вдруг увидел на большой перемене в девятом классе и задохнулся, как ему казалось, раз и навсегда. В этом акте любви тринадцать лет аннигилировали, да и они двое исчезли, словно две элементарные частицы.

Эта ночь оказалась для Емели самой важной в его жизни. Несколько дней спустя он в машине ткнул в магнитолу старую каэспэшную кассету, и покойный Визбор запел про тот ручей у янтарной сосны, и Емеля сразу все понял. Для него эта ночь стала тем самым кусочком огня, тем местом, где Марина, его лесное солнышко, всегда будет его ждать, что бы ни случилось. Местом, где они оба настоящие, и нет ни прожитых лет, ни прошлого, ни будущего.

Зазвонил телефон. Это должна быть Марина, Емеля был уверен, потому что, глядя на ее фотографию, словно пытался ее вызвать. Все эти дни Маринин домашний телефон молчал, а вчера, когда он застал ее на работе, она сказала, что сейчас не может говорить и перезвонит позднее. Сегодня же Марины в офисе просто не было.

Емеля снял трубку. Незнакомый мужской голос сказал:

— Михаил Емельянов?

— Да, — ответил Михаил. Голос не предвещал ничего хорошего.

— Не надо держать нас за лохов. Думаешь, отправил сына к бабке и всех кинул?

— Я не понимаю…

— Все ты, блядь, понимаешь. Поллимона грина за тобой, понял? У тебя есть сутки. Подписался — отвечай за базар.

Короткие гудки. Емеля уронил трубку на рычаг. Только сейчас он понял: то, что он принял за спокойствие, на самом деле — безразличие, холодное, гнилое отчаяние человека, который больше ни на что не надеется. Марина, почему ты мне не позвонила, подумал он. Надо бежать, спасать сына, что-то делать, но нет ни решимости, ни сил. Он взвел курок, положил пистолет на стол и перевернул две чистые страницы. Марина, как всегда, шла последней и лишь потом, отдельно ото всех, — любительская фотография Леши Чаковского. В узорной тени деревьев он прикрывал ладонью глаза, словно хотел спрятаться от близкого и неизбежного будущего.

Емеля вдруг понял, что делать. И не было судьбы у нас другой, почему-то вспомнил он и набрал номер ВэЭн.

— Владлен Николаевич, — сказал он, — это Михаил Емельянов из "Лямбды плюс".

— Я вас слушаю.

— Мне тут несколько минут назад звонили ваши люди. Они угрожали моему ребенку и моим родным…

— Я вас не понимаю, — очень спокойно сказал ВэЭн. — Я думаю, вы что-то путаете.

— Дослушайте меня! — закричал Емеля. — Дело даже не в том, что у меня нет таких денег, хотя их у меня действительно нет. Но я просто не позволю угрожать моим близким!

— Это, вероятно, какое-то недоразумение, Михаил. Я никому не угрожаю, — сказал ВН. — И вы, конечно, не должны позволять угрожать Вашим близким. И поэтому вы собираетесь отдать деньги, так?

— Я не могу отдать деньги, но я могу сделать кое-что другое, — прошептал Емеля.

— И что же? — В голосе ВэЭн звучала легкая усталость человека, который много раз вел подобные беседы и знал их бесплодность.

— А вот что, — быстро, стараясь не думать, Емеля сунул дуло в рот и нажал на спуск.

Сгустки крови полетели Чаку в черно-белое лицо.

— Очень трогательно, что в Москве еще встречаются на кухнях, — сказала Оксана, устраиваясь поудобней. Странно, подумал Глеб, полтора года никто не заходил, а вчера на этом же стуле сидела Снежана и просила о массаже стоп.

— А где встречаются в Нью-Йорке? — спросил Глеб.

За пять лет, что они не виделись, Оксана почти не изменилась. Разве что слегка повзрослела, движения менее порывисты, а между бровями пролегла вертикальная морщина. Последний месяц прошлое накатывало приливной волной, и Глеб уже готов был завтра получить мыло от Вольфсона. Или, хуже того, от Чака.

— В Нью-Йорке? — переспросила Оксана. — Там же, где в Берлине и вообще везде — в городе. В кафе, в ресторанах, в клубах… кто как любит.

Она уехала еще в девяностом, вместе с мужем Аликом Шапиро. В Израиле, к собственному удивлению, стремительно развелась, на одно лето вернулась в Москву, а потом перебралась в Германию. Там поступила в какую-то школу фотографии, получив в результате если не диплом, то знакомство со вторым мужем, американским фотографом Гэри Эфроном, который и увез ее к себе в Бруклин.

— Не жалеешь, что уехала? — спросил Глеб.

Оксана пожала плечами.

— Все спрашивают, — сказала она. — Можно подумать, вы остались.

Глеб кивнул. Сам он уехал сразу после школы, встретив Таню. Студентка выпускного курса МАРХИ быстро заставила его забыть комфортный заповедник московских матшкол. Ее подруги прилюдно мерились, у кого больше грудь, радостно обсуждали, кто с кем спал, различали оттенки цветов, а не языки программирования. Ему тогда казалось — это настоящая жизнь. Сейчас и она закончилась; оказалось, Танин мир и мир пятой школы — равно ненастоящие: оба исчезли, словно их и не бывало никогда. Разве что Снежана немного напоминала Таниных подруг, но для Глеба она — словно тень на стекле: смутная и прозрачная.

— Мы все изменились, — сказал он.

— Да, — согласилась Оксана. — И, знаешь, я счастлива, что уехала. Познакомилась с Гэри, кучей других людей… ты знаешь, я поняла, что никогда не любила матшкольных мальчиков.

— Для меня всегда было загадкой, как ты к нам вообще попала, — сказал Глеб. — Ты ведь и математику никогда не любила.