2017 - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Славникова cтр.№ 38

Среди своих актеров Тамара неизменно выглядела лишней, как если бы на сцену затесался кто-нибудь из публики: по каким-то неуловимым признакам было видно, что она из жизни. В отличие от правильного персонала Тамара не была типичной бизнес-леди, то есть не подражала супруге Президента РФ Дарье Орловой, напудренной старухе с лицом фельдмаршала, носившей погоны, накладные карманы и безупречный жемчуг максимального калибра. Если она на кого-то походила, то на божество – египетское божество с высоким, плечистым человеческим телом и пронзительно-зрячей птичьей головой. Ее отличала фараонова осанка, склонность к прямым углам в посадке, в жестах, в отношениях с людьми; когда Тамара клала скрещенные руки себе на плечи, ее большая грудь казалась лишней в том серьезном мире, куда устремлялся взгляд ее роскошных глаз, подведенных до самых висков и напоминающих какие-то священные значки. Не только Крылову, но многим представлялось, будто на ее лице, как на папирусе, буквально написано нечто нерасшифрованное. В сильных и мягких жилах Тамары смешались татарская, русская, польская кровь с неустановленной – и незаконной – добавкой чего-то турецкого или иранского. В результате таинственных реакций, которым незаконная примесь, вероятно, послужила катализатором, получилось нечто несводимое к ингредиентам: женщина новой национальности, Ева без Адама, пока – отчасти по вине Крылова – не родившая детей.

Крупное тело Тамары, длиннорукое, длинноногое, с мужским строением бедер и странной примитивностью очертаний, обладало неженской физической силой. Можно сказать, что эта сила выходила за рамки человеческой нормы. Школа-гимназия, в которой учились юная Тамара и юный Крылов (Тамара на два класса старше), возрождала традиции советской педагогики и практиковала шефство отличников над отстающими, с тем чтобы продвинутые гимназисты натаскивали болванов по трудным предметам. Тамара, лучше многих успевавшая по математике, шла к результату кратчайшим путем: не тратя слов на пробуждение сознательности, лупила подшефных стопами учебников по крепким головам, а случалось, и разбивала носы, после чего воспитуемые, схлебывая юшку, уже не возражали против графиков элементарных функций. За повторные двойки подшефные получали отдельно и в случае чего старались не попадаться, покидая школу через окно мужского туалета, доверяя свои молодые жизни шаткому колену водостока. Все уважали мощь Тамариных затрещин, точно на ладони у нее лежала золотая плита: вес этого золота каким-то образом вправлял балбесам их тугие защемленные мозги. Отметинами Тамариного воспитания по-своему гордились и показывали друг другу цветные синяки как доказательства ее необычайной крутости, в которой и так никто не сомневался.

Нашелся, однако, второгодник по фамилии Зотов, не захотевший получить положенное за неуспеваемость по алгебре. То был коренастый малый с низко надвинутым лбом, словно кто добавил грубому изделию лишнюю лопату материала, с какой-то неотвязной думой на странно сдавленном лице; на самом деле мыслить он не мог, с чем в свою очередь не желала смириться упертая математичка. Привлеченный конским грохотом падающих стульев, Крылов заглянул в кабинет математики ровно тогда, когда Тамара и Зотов покатились по полу, норовя боднуться вздувшимися лбами. То, что Крылову удалось напрыгнуть на болвана и предоставить Тамаре возможность уложить подшефного мордой в учебник, позволило ему почувствовать себя мужчиной; то, что обиженный Зотов побежал к Терентьеву, уже вовсю быковавшему в супермаркете «Восточный», не имело особых последствий, потому что Терентьев сделался ленив, а Зотов, будучи слишком тупым даже для простейшего бандитского наезда, ценности собой не представлял.

Боже мой, как далеки и чужды сделались Крылову бедные Ритка и Светка, зайчики-сестрички, тихонько полнеющие в своих сексуальных одежках, тихонько грязнеющие на подвальном продавленном диване, заляпанном, будто голубиным пометом, мальчишеской спермой. Тамара разрешала Крылову расстегивать верхние пуговки синей форменной рубашки и ходила с ним в кино, где они поедали горячий попкорн и целовались солеными губами под грохот голливудского блокбастера. Безумно хороша была вскипевшая повсюду персидская сирень, чьи торчащие гроздья напоминали упругостью девичьи грудки, – и ее совсем не убывало, даже когда Крылов наламывал, под носом у бледных ночных милиционеров, огромный холодный букет. Куда оно теперь ушло – все это удивительное, новое, ни от чего не убывавшее? Предвидел ли Крылов, что Тамарина привычка достигать результата кратчайшим способом, не затрачиваясь на установку в чужих мозгах необходимых драйверов, и станет сутью ее железного характера? Кризис предельных упрощений – вот что случилось с ней на середине жизни, и с этим не всякий смог бы справиться. И вот теперь она раз в неделю звонила Крылову в мастерскую, сидя на краю своей громадной, ртутным шелком застеленной кровати, над которой висела пустота.

* * *

Последний телефонный разговор с Тамарой совершенно выпал у Крылова из памяти. Точно так же он не помнил последнюю встречу: ездил ли он к ней на воскресенье в особняк, или они сидели в одном из тех наглухо отрезанных от мира ресторанов, где каждое блюдо стоит как покупка в ювелирном магазине и где над бутылкой вина хлопочут как над новорожденным младенцем. Видимо, Крылов и вправду был слишком переполнен происходящим с ним, все лишнее плескалось через край. В результате нить общения была потеряна, и Крылову, набирающему номер, вдруг представилось, что и Тамару он потерял в одном из запутанных снов наяву.

Она, однако, отозвалась немедленно, и голос у нее звучал как веселый:

– Приезжай сейчас, я в областной больнице, к моргу надо заезжать с Папанина, там такие зеленые ворота с козырьком. Мы тут работаем, устанавливаем стенды. В семь у меня телевидение, прямой эфир у Мити Дымова. Между тем и этим два часа, я дарю их тебе. Поедем в «Сошку». Расслабимся чуть-чуть.

– Мне не до клубов, у меня к тебе серьезный разговор.

– Не волнуйся так, я закажу отдельный кабинет.

В автомобиле – древнем «плимуте», из тех тяжелых, странных колымаг, что стадами мигрируют в Россию под давлением мировых экологических стандартов, – Крылов еще раз поразился тому, что у Тамары и в мыслях нет когда-нибудь с ним расстаться. Это у него, Крылова, стоит в уме идея расставания как особого необходимого события, а Тамара искренне считает, будто их отношения могут и должны продолжаться всегда. «Плимут», лупящийся от старой краски, как пасхальное яйцо, тем временем дошаркал, в треске гравия и в клубах наперченной пыли, до зеленых металлических ворот, где стояла на высоких ножках новенькая электронная реклама: «Фирма „Гранит“. Ритуальные услуги европейского качества. Мы любим наших клиентов». Охранник, заранее предупрежденный, надавил на пульт, ворота, содрогаясь, поехали вбок, и «плимут» перевалил на территорию, где ослепительные, словно облицованные рафинадом корпуса Четвертой областной глядели всеми окнами на маленький морг, на черную гудронную крышу с горячей и радужной лужей от летних дождей. У плоского крыльца покойницкой реклама повторилась, отдельной панелью стояло сообщение: «С 20 июля по 10 августа скидки 30%». Здесь вовсю кипела работа: трое в спецовках раскатывали моющийся синтетический газон, то и дело сцеплявшийся щетиной в крепкие, еле раздираемые складки – что было общеизвестной проблемой подобных газонов; двое других, сложно разворачиваясь в двойных застекленных дверях, вынесли из морга огромный и мутный аквариум, где, подобно окуркам в банке с водой, болтались опухшие рыбки и плавали скользкие призраки растений; неуклюже раскачав весь этот квас, рабочие ухнули его на куст, с которого вместе с пенной гнилью потекла, размываясь, жирная пыль.