Мы, народ... - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Столяров cтр.№ 94

Можно было, казалось, несколько перевести дыхание.

Однако этого не позволяла напряженная внутренняя ситуация. Об «экономическом суверенитете» заявила не только Якутия, точно такие же декларации, видимо согласовав их друг с другом, приняли Башкирия, Сибирская Федерация, Уральская Республика, Калмыкия, Татарстан. Их приняли Карелия, Федерация народов Кавказа, Калининградская область, Алтай и Тува… Даже мифическая «республика Славия», которая объединяла непонятно кого, торжественно провозгласила, что «все природные богатства этой древней страны принадлежат ее коренному народу — славянам». И хотя уже через трое суток Первый казачий корпус, насчитывавший шестнадцать закаленных бойцов, вытеснил правительство Славии с четвертого этажа Агромашбанка, где оно заседало, так что от самозваной республики остался лишь сайт, зарегистрированный на сервере в Эквадоре, сама по себе эта вспышка политического экстремизма была весьма характерна. Она показывала, что Кремль по-прежнему плохо контролирует российские территории и что на громадном пространстве от Пскова до Владивостока можно ожидать любые эксцессы.

Напомним, что «народные армии», формировавшиеся по большей части стихийно, заняли к тому времени Новосибирск, Томск, Челябинск, Екатеринбург (Уральская Республика таким образом перестала существовать), гражданские комитеты, образовывавшиеся в поселках и городах, контролировали, по их сведениям, уже более двадцати процентов европейской части страны, очевидно было, что число их будет расти, а на границе Рязанской области, поддерживаемый ополчениями Тулы, Липецка и Орла, концентрировал свои силы «Народно — освободительный фронт», готовящийся к решительному наступлению на Москву.

Страх начинал витать по улицам российской столицы. За двадцать лет либеральных реформ и последующей «экономической стабилизации» Москва превратилась в объект ненависти для многих регионов страны. Туда без возврата уходили деньги, заработанные на местах, оттуда текли жалкие ручейки, подпитывающие медицину, образование, социальные службы. По всей стране ходили рассказы о многомиллионных взятках московских правительственных чиновников, об «откатах», «распилах», переводе денег на личные счета за рубеж. Складывалось стойкое ощущение, что Москва просто пожирает Россию, она, как гигантская карцинома, высасывает из нее силы, энергию, жизнь. Теперь наступало время расплаты. В светлых, отделанных «под Европу» коридорах департаментов и министерств, в стеклянных кабинках с вытяжками, предназначенных для курения, на площадках кремлевских лестниц, в чинных министерских столовых, где, кстати, по традиции «обкатывались» многие государственные дела, шепотом передавались слухи о том, как ведут себя гражданские комитеты в захваченных городах: местных чиновников без суда и следствия заключают в тюрьму, держат там до тех пор, пока они не перечислят все свои средства в местный бюджет, реквизируют квартиры, машины, акции, фирмы, загородные дома, после чего сажают в автобусы, в поезда и навсегда высылают за пределы данного региона. Страх невнятного свойства охватывал даже простых москвичей: а вдруг, упаси бог, конечно, начнутся массовые грабежи? Ведь кто такой москвич для жителя провинциального городка — буржуй, нэпман, западник, жирующий за счет россиян. Истребить их, как тараканов, и все! Чтобы Россия, избавившись от этого сонмища паразитов, могла наконец свободно вздохнуть…

Атмосфера в столице становилась тревожной. Мэр Москвы по согласованию с депутатами Мосгордумы объявил о «временном запрете на любые публичные акции политического характера»: митинги, шествия, демонстрации, пикетирование общественно значимых мест. Был отменен даже грандиозный концерт западной рок-звезды, планируемый к проведению на Красной площади, а футбольный матч «Зенит» — «Спартак», которого с нетерпением ждали и петербуржцы, и москвичи, из-за возможной вспышки страстей был отложен на неопределенное время. Городская милиция была переведена на усиленный режим несения службы. По проспектам Москвы двинулись военизированные патрули. Началась выборочная проверка документов граждан, в основном у станций метро, в пригородных поездах, и тотальная, с многочасовыми задержками, проверка транспорта на подъездах к столице. Никто не знал, чего, собственно, опасаться. Стоял октябрь, шуршала в парках листва, пылали над Кремлем рубиновые неугасимые звезды. Патриарх РПЦ призвал «к миру и согласию на Российской земле». Правительство срочно внесло в Думу законопроект о внеочередной индексации пенсий и минимальных зарплат. Начались переговоры с Международным валютным фондом о «стабилизирующем кредите». Все как-то шло по накатанной колее. И в этот момент в Москве ударили колокола…

Сейчас опять-таки трудно установить, с чего все началось. Предполагается, что первым инцидентом такого рода был случай в отдаленных новостройках Чертанова. Там в храме Троицы Живоначальной во время обыденного утреннего богослужения, сопровождавшегося, естественно, бодрым звоном колоколов, вдруг стало дурно не только настоятелю храма и двум служкам, но и тем пяти-семи верующим, которые присутствовали в церкви в данный момент. Более того, возникла пробка на соседнем оживленном проспекте, поскольку водитель одного из троллейбусов, почувствовав внезапную тошноту, резко затормозил. К счастью, инцидент обошелся без жертв. Однако аналогичные случаи и примерно в это же время происходили также в Лобне, в Черемушках, в Химках, в центральных районах Москвы. Достаточно вспомнить, например, «хамовнический инцидент», попавший в международную прессу и потому просвеченный Федеральным следственным комитетом со всех сторон, когда также во время богослужения в церкви Михаила Архангела потеряли сознание и были увезены машинами «скорой помощи» сразу одиннадцать человек. Вероятно, «колокольный эффект», как окрестили это мистическое явление журналисты, обозначил себя сразу по всей Москве и различался в разных ее районах лишь разной степенью выраженности. Где-то он приводил лишь к незначительной головной боли и исчезал, стоило отойти от церкви метров на сто, а где-то, как, например, в одном из элитных поселков на знаменитом Рублевском шоссе, к дикой депрессии, обморокам и непереносимо кошмарным видениям. Во всяком случае, те немногочисленные свидетели, которые рискнули поделиться подробностями «рублевского ада», говорили о чудовищном звере, покрытом встопорщенной чешуей, похожем на динозавра, как его изображают обычно в школьных учебниках, который скреб стены когтями, дышал смрадным огнем и издавал такой жуткий рев, что, казалось, лопались барабанные перепонки. Интересно, что милиция, приехавшая расследовать инцидент, обнаружила сразу на нескольких близко стоящих строениях глубокие кривые царапины, словно бы и в самом деле пропаханные когтями, а на одном из домов — черную, гигантских размеров подпалину, достигающую аж третьего этажа. Видимо, «ужасы ада» существовали не только в воспаленном сознании, но и реально овеществлялись в местах наибольшей концентрации зла.

Закономерность «божественного воздаяния» была простая: чем больше в конкретном человеке скопилось разных грехов, тем более сильный чувственный негатив он испытывал. Некоторые «грешники» признавались потом, что их как будто окунали в огонь и, что интересно, по всему телу у них вздувались болезненные ожоговые пузыри.

Хуже всего, разумеется, приходилось священнослужителям. То ли, чем ближе к богу, тем отчетливее и мощнее проявлял себя загадочный «колокольный эффект», то ли, как неожиданно заявил в прессе митрополит Ладожский и Санкт-Петербургский, «обнаружил себя коллективный грех нашей Церкви, отступившей от Господа», но «синдром воздаяния» здесь был самый демонстративный. Первоначально его, конечно, пытались замалчивать: иерархам Русской православной церкви вовсе не улыбалось публично признаваться в том, что и на них, как на простых смертных, есть нераскаянные грехи, за истекшие годы бурного «церковного возрождения» они привыкли к непререкаемому авторитету, но после того, как вспыхнули во время богослужения рясы на монахах московского Свято-Данилова монастыря, а настоятель его был госпитализирован в бессознательном состоянии, скрывать подобные факты уже не представлялось возможным. Тем более что многие рядовые священники сами снимали рясы, опасаясь «небесной кары», снимали даже кресты, а настоятели закрывали храмы и отказывались в них служить. За одну лишь неделю после «огненного крещения» в Свято-Даниловом монастыре, о котором средства массовой информации разнесли потрясающие известия по всей России, в Москве прекратили богослужение две трети церквей, а в оставшихся верующим дозволялось молиться исключительно на свой страх и риск. Неизвестно, что думал по этому поводу патриарх: согласно сообщениям пресс-службы Московской патриархии, он пребывал «в молитвенном уединении в одном из отдаленных скитов», однако в интернет-изданиях, проникающих всюду, как комары, появилась копия абсолютно секретного и, видимо, подлинного циркуляра, где предстоятель, «руководствуясь мыслями о благе Веры и Церкви», рекомендовал священству временно, «до выяснения всех обстоятельств, приостановить совершение таинств, обрядов, молитв». Такого в России не было с эпохи Петра. Вероятно, Русская православная церковь пребывала в состоянии полной растерянности.