Мы, народ... - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Столяров cтр.№ 49

Раздался плеск, шлепнули о стекло брызги. Арик, отшатнувшись, чуть было не зацепил провод, идущий к рефлекторам от распределительного щита…

Через неделю стало понятно, что кризис благополучно преодолен. Дряблый кожистый «мозг», выглядевший первоначально как куча отбросов, превратился в похожее на мешок, упругое, в мелких пленочках существо, которое вопреки ожиданиям чувствовало себя достаточно бодро. Было оно довольно крупным, размерами с небольшой арбуз, и занимало собой почти пятую часть аквариума. Складки на поверхности тела ощутимо разгладились, перепончатые растяжки поблескивали угольной мокротой. Земная атмосфера ему, видимо, не повредила. Более того, когда Арик, достав все-таки реактивы и изготовив свежий раствор, попытался восполнить в аквариуме нехватку прежней среды, Гарольд, как он почему-то сразу же прозвал этот мешок, судорожно метнулся в угол и забился в истерике. Пленочки у него встопорщились чешуей, псевдоподии, действительно как щупальца осьминога, заерзали по стеклу. От каких-либо добавок в аквариум пришлось пока отказаться. Вероятно, Гарольду время от времени требовался именно воздух. Поднимаясь на щупальцах, он высовывал из воды уплотненный, похожий на голову, кожистый бугорок, и перепончатая диафрагма под ним, как у лягушки, вздувалась и опадала.

Очень хотелось удостовериться есть ли у него что-то вроде нервной системы, наличествует ли кровоток, мышечные волокна, какие-либо пищеварительные отделы. В конце концов это было существо, науке до сих пор неизвестное. Открытий здесь следовало ожидать на каждом шагу. Однако Гарольд чрезвычайно болезненно реагировал на любые попытки исследования: от короткого шприца, которым предполагалось взять пробу лимфы, он дико шарахнулся, металлическую лопаточку для соскобов даже близко не подпускал, а контрастное освещение, которое Арик как-то попытался включить, напугало его и вызвало новый приступ истерики. Пленочки на мешотчатом теле чуть ли не лопались. Ото всех подобных намерений пришлось, к сожалению, отказаться.

Прямого света Гарольд, как выяснилось, вообще не любил. Стоило солнцу, пусть даже зимнему, немощному хоть сколько-нибудь проникнуть в комнату, как «мешок» впадал в панику, заметную даже невооруженным глазом: начинал метаться, исчерчивать толщу воды порывистыми движениями, сокращаться, вминать бока, быстро втягивать и выпускать псевдоподии – наконец забивался куда-нибудь в отдаленный угол аквариума и сидел там, весь сжавшись, пока солнце не уходило. Окна поэтому приходилось держать всегда зашторенными, плафоны дневного света ни в коем случае не включать, рефлекторы или лучевой отражатель по возможности не использовать, и лишь настольная лампа, загороженная специальным экраном, слегка рассеивала полумрак. К лампе Гарольд почему-то относился спокойнее.

И все-таки это был шаг вперед. Тем более неожиданный, что сделать его удалось буквально из самой трясины. Никогда раньше Арик ничего подобного не испытывал: он как будто парил, поднимался, не чувствуя ни веса, ни тяготения. Распахивались вокруг необозримые дали, открывался с высот ландшафт необыкновенной красоты и значения. Ему все время хотелось то смеяться, то петь: легкая дымка счастья заполняла лабораторию. Он знал, что отныне у него все будет отлично и иногда спохватывался, что действительно мурлычет что-то такое себе под нос. Музыкальный слух у него, правда, отсутствовал. А иногда он вдруг приподнимался на цыпочках и, точно в балете, делал два-три танцевальных движения. Хорошо еще дверь всегда была заперта. Со стороны могло показаться, что он сходит с ума. Его не тревожило даже то внезапное обстоятельство, что «Бажена», по-видимому не выдержавшая нагрузки, теперь представляла собой просто кучу металлолома. Вентиляторные моторы включались (если включались) с ужасным скрежетом, градусник-блокиратор лопнул: температуру отныне можно было поставить только вручную, магнитный режим, впрочем как и режим атмосферы, полетели бесповоротно, компьютер же, который пришлось запитать автономно, вел себя так, что лучше с ним было вообще не связываться: вместо файлов и графиков выбрасывал ворох непонятных табличек. То есть, «Бажену» можно было с чистым сердцем списать в утиль. Да бог с ней, с «Баженой»! Это, вероятно, уже завершенный этап. Гарольд, судя по первым признакам, вполне мог существовать независимо от нее.

Правда, пару недель ему пришлось изрядно поволноваться насчет кормления. Было ясно, что солевой раствор достаточного питания Гарольду не обеспечит. Это не коацерваты, которым хватало одного «крахмального слоя». Здесь другие масштабы и потому, вероятно, более высокий, более затратный метаболизм. Нельзя было рассчитывать, что Гарольд удовлетворится только минеральным субстратом. Эта простая мысль сразу же лишила его покоя. И действительно, если первые несколько дней «мешок», занятый, скорее всего, скрытой от глаз внутренней перестройкой, был умерен, особой активности не проявлял, видимо, чувствовал себя сравнительно благополучно: в основном плавал, перемещаясь от стенки к стенке, либо лежал, распластавшись, чуть подрагивая, на дне, то на исходе этого времени ситуация в корне переменилась. Ворсинки на поверхности тела совершенно исчезли, пленочки уплотнились, и всасывание, видимо, стало менее интенсивным. Кое-где появились дряблые старческие провалы: Гарольд весь обмяк и, точно слизень, впавший в оцепенение, надолго приклеивался к субстрату. Соответственно прекратились дерганье и истерики. Даже при свете солнца пленочки на теле теперь едва-едва трепетали. А чтобы добраться до воздуха, который был ему, вероятно, необходим, Гарольд присасывался к стеклу и медленно, мучительно полз, подтягивая себя псевдоподиями. Однажды и вовсе сорвался – закувыркался в воде, перевернувшись вниз головой. Становилось понятным, что он элементарно ослабевает. Далее тянуть было нельзя. После некоторых колебаний Арик принял решение. Кубик черного хлеба, примерно с кубический сантиметр, обработанный под бактерицидной лампой, был осторожно помещен на дно аквариума. Арик в течение этой операции боялся дышать. Сердце у него висело на ниточке и готово было сорваться в любой момент. А что если обычные углеводы являются ядовитыми для Гарольда? А что если пептиды, которые содержатся в хлебе, несовместимы с его обменом веществ? Тогда – тяжелое отравление, агония, смерть. Пальцы у него дрожали, он чуть было не вытащил хлебный кубик обратно. Однако ничего страшного в аквариуме не произошло. Гарольд вытянул псевдоподию и боязливо, точно ребенок, тронул незнакомый предмет – отдернул щупальце, снова тронул, снова отдернул, а затем подтянул кубик к себе и обволок мягкой складкой. Замер – будто погрузился в задумчивость. Крупное неторопливое сжатие прокатилось по телу. Переместились из конца в конец вздутия и комки. Через десять минут хлебный кубик без остатка всосался под кожу.

Это было, как он и предполагал, внешнее пищеварение. Следующий кусочек, помещенный в аквариум, Гарольд слопал уже гораздо быстрее. А затем, по-видимому совершенно освоившись, начал наворачивать все, что Арик ему предлагал. Он ел булку, хлеб, овощи, вареные и сырые, колбасу, макароны, кусочки пельменей, ломтики сыра, мясо, сваренное и нарезанное опять-таки мелкими кубиками, дольки яблок, конфеты, консервированные польские помидоры. Ничто из пищи не вызывало у него отторжения. Он переваривал даже шарики витаминов, которые Арик на всякий случай ему предложил. А когда однажды в аквариум скатился с подставки огрызок карандаша, псевдоподии бодро подхватили его и утащили в глубь тела. Дерево вместе с грифелем тоже без следа растворилось. Никаких последствий для самочувствия этот инцидент не имел. Вероятно, Гарольд мог есть даже металлические опилки.