Солдаты Омеги - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Глумов cтр.№ 134

Барракуда развалился на броне, улыбнулся и сказал:

— Наслаждайся, пока ничего не горит, не воняет…

Из люка высунулась голова Кусаки.

— А ну в салон! — прикрикнул на него Барракуда. — Глыба, утащи его, свалится же ведь!

Глыба не отреагировал, тогда Барракуда принялся заталкивать Кусакину голову в кабину:

— Вот же мутафажьи мозги! Да исчезни же ты! Ис-чезни!

— Какой ты нудный! — вздохнул Кусака и втянулся обратно.

Мост остался позади. Ползущий по нему танкер казался игрушечным. Из Разлома вырывался пар, взлетал к небу и растворялся. До чего красиво утреннее небо — голубое!

По обе стороны дороги бугрилась застывшая лава, чуть дальше возвышались остовы домов. Древние машины наполовину вросли в наносы из песка, пыли и ржавчины, многие были перевернуты вверх днищами, раздавлены, разорваны. И ни признака жизни. Вот и хорошо. Подольше бы фермы не встречались на пути, потому что их хозяев ждет незавидная участь.

Колонна выехала за пределы города Древних и ползла, как бесконечная, окутанная пылью змея. Дрожала земля, все живое бежало прочь, и, напуганный, затихал даже ветер.

Зяма сидел на камне, раскачиваясь из стороны в сторону, и выл. Потом завывания превратились в грустную песню. Зяма с детства сочинял и тут же забывал песни. Если бы он был грамотным и записывал их, то стал бы странствующим музыкантом, бродил бы от фермы к ферме и радовал людей. Вот и сейчас от глубочайшей обиды из его души полились слова:

Я странник в мире несправедливом.

И сердце мое умывается кровью,

Мне так хотелось побыть немного счастливым,

Но опять меня кормят болью.

Боль каплет слезами в желтую землю

И прорастает камнями,

Колючками прорастает,

И…

Зяма задумался, вспоминая, что еще произрастает в Пустоши, и забыл, о чем пел до этого. Помнил только — так хорошо складывалось, что самому нравилось. На ферму он решил зайти позже, а сначала навестить старого друга Что-что.

Что-что был с детства глуховат и потому мог без ущерба для здоровья часами слушать стихи Зямы. Размышлял он при этом, конечно, о своем, но вид имел подобающий случаю — задумчивый.

Ферма, которую охранял Что-что, находилась недалеко от гарнизона. Ходить по Пустоши в одиночку опасно — это даже ребенок знает, и Зяма вооружился увесистой железкой с острым концом, похожей то ли на тонкую дубину, то ли на пузатое копье. От волков она, конечно, не спасла бы, но уверенности Зяме придала изрядно.

Пока он добрел, во рту пересохло и захотелось есть. Обычно Что-что вел его к себе домой, заваривал душистый чай и угощал лепешкой. На это Зяма и рассчитывал. Подкрепится, песню ему споет, а вечерком и домой можно.

Что-что завидел гостя с дозорной вышки. Зяма помахал ему, улыбнулся и потопал к воротам бодрым шагом. Вообще-то во время дежурства Что-что не мог его слушать, Зяма знал об этом, но постоянно забывал.

Отворилось окошко в воротах, и оттуда донеслось:

— Зяма, уходи, я занят. Работа у меня, о!

— Пусти попить, а то подохну, — прохрипел Зяма.

— Что-что?

Пришлось орать. Бормоча, Что-что все-таки впустил Зяму, и тот бросился к колодцу, вытащил ведро, полное живительной влаги, булькая, напился и вылил остатки себе на голову.

Насупившийся Что-что стоял в сторонке и дергал клочковатую бороду.

— А еще я голодный, — пожаловался Зяма. — Из Омеги выгнали, домой надо.

— Что?

— Жрать хочу, подыхаю! — прокричал Зяма.

Что-что насупился еще больше, заплямкал губами, покусал ус и забормотал:

— Жрать он хочить. Все хочуть. Голод у нас, пухнем, понимаешь, с голодухи. Крошки во рту со вчера у меня не было. Понял?

— Но для меня-то, для друга…

— Иди отсель, пока не поколотили! Пошел, пошел!

Обиженно хлопая глазами, Зяма позволил вытолкать себя за ворота. Исполненный печали, он побрел домой, по пути слагая грустные песни. Вскорости ему снова захотелось пить, и он стал слизывать катящийся пот. Оружие куда-то делось, но Зяма уже не боялся ни волков, ни ползунов, ни кетчеров — он хотел умереть. Старый друг предал, поступил с ним подло.

Минуя гарнизон, Зяма хотел было попросить воды, но возле самых ворот передумал: во дворе что-то горело, черный дым тянулся к небу, ржали лошади, кто-то стонал. Забыв об усталости и обиде, Зяма ускорил шаг — от беды подальше.

К счастью, мутафагов ему на пути не встретилось, зато попалась омеговская колонна. Завидев ее издали, Зяма залег в неглубоком овраге и ждал, пока машины не скатятся с пригорка. Взобравшись на другой холм, он увидел ферму и, радостный, побежал домой.

С восточной стороны тянулся дымок, щекотал ноздри. Пахло жженой шерстью. Чем ближе Зяма подходил, чем тревожнее становилось на сердце. Ворота распахнуты. Нельзя же! Вдруг панцирные волки или кетчеры? На дозорной вышке — никого, и во дворе пусто. Конюшня была открыта, лошади молчали, зато манисы как взбесились — свистели и щелкали. Людей нет. Никого. Даже шлюх.

Подул ветер — горелой шерстью запахло сильнее. «Куда все подевались?» — подумал Зяма и заорал:

— Эй, где вы все?! Это я пришел!

Никто не ответил, растерянный Зяма добавил:

— Меня из Омеги выгнали! Ни за что! Я старался лучше всех, а они все равно.

Безмолвие. Ветер перебирает лопасти ветряка. Лошади успокоились. Постепенно до Зямы начало доходить, что случилось несчастье. Отказываясь в это верить, он побрел против ветра, на запах.

Дымил пустой сарай, где держали молодых манисов. Он почернел от копоти, но выстоял — ни камень, ни железо не горят. Как же тогда он вспыхнул? На двери висел огромный замок, сама дверь погнулась, будто ее пытались сломать изнутри.

Зяма нашел в соседнем доме зубило и сбил замок. Испачкав руки сажей, открыл непослушную дверь, переступил порог, заорал и выбежал на улицу. Там были кости. Почерневшие скелеты с челюстями, разведенными в предсмертном крике. Людей согнали сюда и подожгли. Всех.

На четвереньках Зяма пополз прочь, причитая и скуля. У ворот опомнился: манисы ж некормлены! Некому их кормить! Побежал в амбар, но не нашел там ни зернышка. Погреба тоже опустели. Забрали всё, даже лепешки из кухонь.

Голодный Зяма обшарил дома, но обнаружил лишь черствый сухарь, сгрыз его, сел посреди пустой комнаты и заревел в голос. Здесь Артур-хозяин жил. Хороший хозяин, справедливый. И жена у него добрая, Ника. А дочку-то, дочку как жалко! Ушел служить Артур, всех мужиков угнали — и вот, разграбили деревню! Почто баб-то с детишками губить? Изверги!

Дурной мужик был Зяма, но добрый. За это терпели и его, и дурацкие стишки. Он любил односельчан, а сейчас осознал, что остался один, осиротел. Ферма цела, но ее убили — вынули из нее душу. Он один не сможет оживить ферму, его слишком мало.