– Марселец сказал, что это яхуди… евреи. Ришар-сейид, зачем вы спасаете евреев? Они бы пальцем не пошевелили, если араба или русского ставили бы к стенке. А раз они хотят убежать от тюрьмы, пусть платят!..
– Тюрьма – это одно, – сдерживаясь, проговорил я. – Печь крематория – совсем другое. Слово «крематорий» вам понятно? Кстати, там не только евреи, есть даже двое русских, если уж вы их помянули.
Платок на голове широкоплечего еле заметно качнулся. Смех – короткий, злой.
– Печь… Ришар-сейид, яхуди умеют оплакивать свои бедствия, но их слезы быстро оборачиваются жемчугом. Однако сейчас не время спорить. Вы спасаете наших детей, значит, имеете права спасать и всех прочих. Пусть грузятся, мы доставим их на корабль. Вы будете должны нашей семье тысячу франков, но с отдачей можете не спешить. Да пребудет с вами Аллах, сейид!..
Поклонился, махнул рукой кому-то на катере. Негромко заворчал мотор.
– Сэр! Одну минутку, сэр! Мне надо с вами переговорить!..
Почти все уже погрузились, этот же, длинный словно жердь, с заметной картавинкой в голосе, вернулся с полдороги. Заступил путь, выставил вперед узкую худую ладонь.
– Это не займет много времени, сэр! Моя семья не смогла заплатить, у нас просто нет денег. Но я не бедняк, мне лишь надо попасть на корабль и послать радиограмму. На чей адрес оформить перевод? Я понимаю, это все нелегально, вы очень рискуете.
Вновь не увидеть лица. Но выговор не спутаешь – Штаты, Восточное побережье.
…И снова деньги. Но этот человек прав, иного оружия у нас пока нет.
– Потратьте то, что должны, на своих спутников. Не все могут посылать радиограммы. Идите, вам пора на катер.
Он кивнул, но не сдвинулся с места.
– Сэр! Чем я могу помочь вам и вашим друзьям, когда вернусь в Соединенные Штаты? Поверьте, у меня есть возможности. Скажите, чем?
– Молчите, – даже не думая, ответил я. – Даже когда кончится война, все равно молчите. У арабов есть пословица: сделай добро и брось его в реку. В нашем случае – в океан.
Уже поднимаясь на борт, человек внезапно обернулся, поднял руку:
– Отпускай хлеб твой по водам…
Мотор заработал в полную силу, маленький кораблик рванулся вперед.
– Потому что… по прошествии многих дней… опять… найдешь его…
Катер уходил, черный силуэт исчезал в повисшей над океаном безвидной мгле. Неясное пятнышко… Точка… Еле слышный звук мотора слился с шумом прибоя, а я все стоял, смотрел, смотрел.
Отпускай хлеб твой по водам…
Самое время давать сигнал к отходу. Что бы ни случилось там, в темном море, мы уже ничем не сможем помочь. Можно лишь надеяться – и ждать. Но я все медлил, стоял, прислушивался, вглядывался во тьму. Еще немного, чуть-чуть…
Пора!
Тонкий острый луч прочертил в темном небе восьмерку – раз, другой, третий. Я спрятал фонарь, обернулся.
– Это я, – сообщила &, беря меня за руку. – Дядя Рич, ты чего такой мрачный? Все же хорошо прошло?
Я пожал плечами.
– Штатно. Можешь веселиться. Разрешаю петь и плясать.
– Правда?
Отступила на шаг, улыбнулась.
Время вишен настает,
И соловей поет,
И дрозд летит на праздник…
Я открыл рот, дабы пресечь, но из темноты кто-то подхватил хриплым шепотом:
Все сердца любви полны,
И в солнце влюблены…
На меня надвинулось нечто большое, черное. С немалым трудом я сообразил, что это всего лишь плащ – хорошо знакомый черный плащ, форменный с капюшоном. Сержант Прево экипировался по погоде.
– Я дал команду снимать посты, мсье, – Анри привычно улыбнулся, став похожим на пришедшего к финишу рысака, от радости вставшего на задние ноги. – У меня машина, могу подвезти вас и мадемуазель Анади…
Мы с & переглянулись.
– Лучше заберите Арнольда с его пулеметом, – рассудил я. – А то нарвется на патруль…
Я поглядел на едва различимую в темноте горку. Парни из группы «Зет» опять будут недовольны. Не удалось пострелять!
Внезапно & дернула меня за руку.
– Дядя Рич. Там, впереди… Кажется… Точно! «Порядок любит он и слог высокопарный…»
– Где? – поразился я. – Не может быть!
– Ну, отчего не может, Рич? – бодро возразила темнота. – «Делец и семьянин, весьма он трезв умом…»
Господин Прюдом гордо соткался из мрака. На нем оказался такой же черный плащ с капюшоном, надвинутым на самый нос. Руки в карманах, незажженная сигарета в зубах.
– О, шеф! – растерянно проговорил сержант, отступая на шаг.
– Да! – победно отозвался Даниэль, доставая зажигалку. – Специально не курил, чтобы не нарушалась маскировка. А чего вы так удивлены? Я выполняю свой долг! Долг патриота и… И официального представителя Сражающейся Франции, черт побери! Да-да! И не зря, у нас все прошло великолепно. Что значит мое руководство!..
Закурил, покосился на обомлевшего Прево.
– А вы, сержант, считали, что ваш начальник – приспешник преступного режима? Напрасно! Без моей помощи вы бы и шага не сделали. Да! Кстати, вы же, кажется, ловите контрабандистов? Так не стойте на месте, ловите!..
– Да-а, шеф. Как прикажете, шеф!
Анри покосился в мою сторону. Я кивнул. Так будет даже лучше, пусть нас по домам развезет сам заместитель городского комиссара.
– Видишь, Рич, – Прюдом подошел ближе, гордо расправил плечи. – Я не остался вдали от битвы!..
– Вы не остались, дядя Даниэль, вы спрятались, – без излишней вежливости рассудила &.
Из-под капюшона донеслось веселое хмыканье.
– О, наша маленькая героиня! А-на-ди. Как я понимаю, Диана, только буквы переставлены. Ваше второе имя, мадемуазель, насколько я помню?
Что значит полицейский! Я бы полгода соображал. Действительно, второе имя – но не настоящее, а то, что в документах.
– Дядя Даниэль не спрятался, а занял наиболее удобную позицию для осуществления общего руководства, мадемуазель. Да-да! Кстати, Рич, я все слышал, не удивляйся, у меня превосходный слух. Да!.. Ты правильно предупредил этого американца, чтобы лишнего не болтал. Сейчас! Но когда высадятся союзники, несколько статей в серьезных газетах нам совсем не помешают. Ну, ничего, этим займусь я сам. Да!.. У меня есть целый план…
Я отвернулся и вновь поглядел в пустой черный океан. Где-то там – корабль, нейтрал-португалец. Катера… Люди… Хлеб по водам. А здесь… Здесь господин Прюдом со своим планом, зловещим и коварным. Ну и пусть!
Время вишен… & не права, мое время вишен давно уже прошло. Ничего, кое-что я все-таки успел.