Возвращался Рейхар, когда было еще светло. Из инквизиторской казны ему были выделены деньги, и домой он нес копченый бараний бок, ароматный настолько, что даже насытившийся в трапезной Трибунала Рейхар сглатывал слюну. Нес он также хлеб, лук и вино. Торговка фруктами, слишком безобразная, чтобы монахи-псы ее приняли за ведьму, неизвестно почему задержавшаяся возле рынка со своим товаром аж до вечера, состроила ему глазки, словно не заметила у Еретика опухшего и налитого красным и синим кровоподтека во всю скулу. Рейхар, усмехнувшись, взял у нее несколько красных, гладких и блестящих, словно облитых цветным воском, яблок. Для Виля. За то время, что они скрывались здесь, Пророк сильно похудел, кожа у него стала совсем бледной и прозрачной, на внутренней стороне руки выступали синие вены, от постоянного недосыпания, волнений и плохой пищи мальчишка стал вял. Конечно, по уму, следовало бы купить мешок репы и крупы, скоро зима, и надо запасать пищу, а появление в доме мяса вызовет подозрения, но Рейхар солжет, что мясо он купил на деньги, взятые с того пожилого состоятельного пациента, о котором лгал утром, вино принял от него же в дар, а хлеб, лук и яблоки попросту украл. Вот завтра на вырученные от врачебной работы деньги он купит все, что нужно для долгой зимовки. По ночам теперь холодно и сыро, значит, нужно утеплить дом со стороны ветра, запастись тряпьем, дровами и соломой. А если удастся добыть достаточное количество свечей, то можно будет принести Вилю правильные книги. Он ведь, должно быть, за всю жизнь и книг-то видел одну только эту их еретическую чушь, которая была сожжена инквизиторами на площади после штурма. Не сразу и не настаивая, но, может, удастся сделать из мальчишки если не истинно верующего, то хотя бы не такого явного еретика. А там, глядишь, стрелки освоят ружья, и Рейхару, и Пророку это зачтется, в Королевстве станет спокойнее, и Слепец не будет требовать казни.
Грамоте Виль выучился поразительно быстро, теперь, пожалуй, Рейхар обучит его кое-каким простым лекарским приемам и будет брать с собой на редкие врачебные работы. Пусть перетирает травы, кипятит в воде инструмент, вправляет суставы или держит лампу, или миску с водой, или пациента. Заодно увидит, как из рук в руки переходят деньги, тогда у Виля будет меньше вопросов, откуда они берутся, и больше желания влиться в жизнь города, начать работать самому.
Размышляя так, Еретик прошел по неторопливо темнеющим в предчувствии ночи улицам и повернул к жилищу. Дверь в дом была распахнута, и Рейхар заволновался. Виль оставить дверь открытой не мог, слишком он страшился монахов-псов. Ускорив шаг, Еретик вбежал в дом и сразу понял, что внутри никого нет. Еще не обшарив все углы, не заглянув под лестницу, он чувствовал царящую в доме пыльную неподвижную пустоту и все же убеждал себя, что Пророк где-нибудь отыщется, спит себе, укрывшись тряпьем. Но Виля не было. Солома в углу была холодной, свечи не горели, но вот уровень воды в чане был меньше того, какой утром видел Рейхар. Значит ли это, что Виль днем был дома и пропал только к вечеру? Брошенное впопыхах возле двери сочное яблоко блестело веселым красным боком на грязном полу.
Виль ушел или же его увели? Быть может, он покинул дом сам. Мальчишка мог каким-то чудом узнать, что Рейхар из инквизиционного Ордена, и сбежал в страхе. Привиделся ему Рейхар в рясе в очередном бреду, вот он и скрылся. Или его забрали люди Руиса, кто-то из самовольных храбрецов ведь наверняка остался в живых. Или какой-то новой секте понадобился известный среди еретиков «ярмарочный урод», которому можно ломать пальцы, доводя до истерики, а потом слушать прекрасный, как сказка, бред о черной пустыне и огненном шаре…
Рейхар подобрал с пола бутылку, бездумно отер ее ладонью и вышел на улицу. Картина его мира рушилась на глазах. Он не выполнит задания Слепца, не обучит Виля медицине, не будет рассказывать ему о пациентах по вечерам. Только теперь Рейхар осознал вдруг, насколько он на самом деле сильно привязался к странному парнишке-еретику. Рейхар откупорил бутылку и отпил кисловатого красного вина, а затем уселся на порог и попытался унять тревогу. Быть может, он, доброе сердце, вышел помочь какой-нибудь немолодой сударыне или хромающему старичку и вот-вот вернется…
— Благородный господин, — прошепелявил кто-то рядом, и Рейхар повернул голову — заплывший глаз едва различал предметы, приходилось смотреть другим.
Рядом с домом сидел нищий старик. Грязные до жесткости лохмотья едва ли оберегали костлявое тело от ветра. Спутанные космы скрывали лицо нищего, но Рейхару вдруг почудилось, что старик походит на Борте Хетта, и он вздрогнул.
— Чего тебе?
— Благородный господин, — повторил нищий, — не угостите ли вином бывшего поэта? Это ведь вино у вас…
— Вино, — согласился Рейхар и хотел было протянуть бутылку старику, но передумал. — Повремени, я схожу за бокалом.
Бокала в доме, конечно, не нашлось, Рейхар вынес старику глиняную миску и наполнил ее вином, отстраненно удивляясь, до чего она оказалась глубокая.
— Держи. Ты сказал, что ты поэт?
— Бывший, господин, бывший, — старик принял миску обеими руками. — А вы знаете толк в посуде, господин доктор! Приятно видеть, что в этом городе кто-то еще понимает, какими на самом деле порциями приличествует пить благородные напитки!
— Откуда ты знаешь, что я доктор?
— Я слышал, так вас называл ваш младший братишка, господин. Я ведь обитаю здесь, возле этого дома. Вы, должно быть, и не замечали меня.
Это верно, Еретик никогда не видел нищего старика, пока тот сам не обратился к нему, но теперь, пожалуй, припоминал, что этот комок грязи действительно шевелился на краю зрения каждый раз, как он выходил из дому или возвращался домой.
— Как тебя зовут? — спросил Еретик, глядя на то, как жадно нищий лакает вино из миски.
— Когда-то меня называли Дармид. Дармид Шнеер, господин, — старик отер губы нечистой ладонью и слизнул с нее вино вместе с грязью, чтобы не пропало ни одной капли дармового напитка. — А теперь зовут «нищий» или «крыса». Иногда еще «вор», и не могу сказать, что это незаслуженно: о, я вор, но я не враль, благородный господин!
— Ты был здесь весь день, Дармид?
— Конечно, господин доктор, — с готовностью согласился старик. — Мне ведь все равно больше некуда пойти. Впрочем, я с удовольствием вернулся бы в свое старое жилище, обнял толстушку-жену, но жена моя, прими ее Мировой Свет, давно почила на века, а дом отошел за долги еще старой Инквизиции. Инквизиция была совсем другая — в те времена за грехи еще брали дома, теперь только души. Не трудитесь говорить, что меня ждет костер за такие речи, господин доктор, я уверен, что поэты прощены и хранимы Господом. Вы скажете, что мой вид говорит обратное, а я вам скажу…
Рейхар глубоко вдохнул:
— Так ты знаешь, где теперь мой брат?
Нищий засмеялся хрипло и заискивающе:
— Да, это я знаю. Но я не знаю, что вы мне дадите, если я вам открою эту тайну.
— Я уже налил тебе вина, — напомнил Рейхар.
Если бы Дармид потребовал чего-то еще, денег или пищи, Рейхар выбил бы не опорожненную и наполовину еще миску из рук старика, и ударил бы его со всей закипающей в нем яростью, и жестоко, как умеют монахи Инквизиции, выбил бы из него правду о том, куда делся Виль. И старик чутьем нищего ощутил страшную в безжалостности угрозу, исходящую от Еретика. Бывший поэт притянул миску к морщинистой и темной от грязи груди и закивал: