Но другого шанса просто не было. Кто сказал, что надежда умирает последней?
Надежды уже не осталось.
Нужно просто заставить себя верить.
Во время очередного испытания «раскаяния-2», я выбрал момент и «неловко» зацепил большой стеллаж с отработанными «обоймами». Обоймы я специально складывал так, чтобы держались они «на честном слове».
Конструкция рухнула. Я никак не желал покалечиться, но, видимо, переоценил свои возможности. Меня здорово придавило, и я заорал. Даже играть особо не пришлось.
Я рассчитал правильно. Из всей моей охраны быстрее ко мне подскочила Тома.
– Есть разговор… – прохрипел я.
И отключился.
На этот раз я угадал. Придти к уложенному в постель пострадавшему бывшей подруге вполне дозволительно. Поэтому я даже не удивился, когда она зашла в медицинский бокс, где мне было отведено вполне комфортабельное койко-место.
Она зашла, одетая в просто – в джинсы и свитер. Будто старалась подчеркнуть, что ее визит не носит служебного характера. Эдакий родственный визит к больному – только кулька с фруктами не хватает.
Придвинула стул, села рядом. Неподалеку медсестра возилась с каким-то потерпевшим из числа «подопытных». Я надеялся, что она не подслушивает. И еще – что в этой импровизированной больничной палате нет вездесущих ушей. Ну, не могли же они предусмотреть все на свете?!
Я, конечно, усердно изображал тяжелобольного. Но приподняться на локте, все же, стоило некоторых усилий: возможно, что ребро-таки треснуло.
Тома смотрела на меня большими влажными глазами, и глупые чувства убеждали меня, что все замечательно, и предательство любимой женщины – просто дурной сон.
Отогнал неуместные мысли, сказал тихо:
– Спасибо, что пришла. Ты обещала помочь.
Тома чуть заметно кивнула. Глаза ее расширились.
– Мне нужно найти одного человека, – сказал я. – Просто скажи ему где я…
– Хорошо, попробую. Кто он?
Я сказал – очень тихо, но внятно. Она закрыла и открыла глаза: «Хорошо».
Я добавил тихо:
– Понимаю, это непросто. Где мы сейчас находимся? Наверное, где-нибудь на Урале, или в Сибири…
Тома чуть улыбнулась:
– Мы Подмосковье. Час езды до столицы.
Я опешил. Однако! В голове все смешалось – там перестраивалась сложная картина, нарисованная воображением. Все-таки, человек, оторванный от источников достоверной информации, живет в совершенно виртуальном мире.
– Что-то я не пойму… Мы же так долго летели!
– По кругу летели. Руководство следы запутывало. Все здесь думают, что находятся у черта на рогах. Чтобы мыслей о побеге даже не возникало.
Так вот, почему меня возили в закрытой машине! Значит, Обитель – не так уж далеко отсюда.
И новое оружие производится в самой населенной местности…
Я помолчал, лихорадочно прикидывая, что дает мне этот новый расклад.
– Ты можешь раздобыть план комплекса? – сказал, наконец, я.
– Постараюсь…
Она чуть помолчала и спросила – совершенно неожиданно, и как-то по-детски:
– Ты простил меня, Леша?..
На следующий день я покинул медицинский бокс. И тут же ощутил, что вокруг что-то изменилось.
Похоже, Хиляк прав. В стенах комплекса нарастало нездоровое оживление. За глухими окнами ничего толком не видно, но рев тягачей слышен прекрасно. Наверное, уже грузили первую партию нашей экзотической продукции.
Количество вооруженных людей в коридорах удвоилось. Свободное передвижение стало невозможным. В один прекрасный день крепкий сержант с автоматом остановил меня на выходе из комнаты и сообщил, что работа моя закончилась. На все вопросы он хмуро отмалчивался. Я потребовал встречи с полковником. Сержант терпеливо объяснил мне, что тот занят. Тогда я пожелал увидеть Альберта. Толстопуз, по словам сержанта, был в отъезде. Когда я спросил его про Тихоню, сержант попросту не понял, о ком речь.
С друзьями встречаться также запретили. Тома пропала из поля зрения, но ее я старался не упоминать без надобности, так как все еще надеялся на помощь с ее стороны.
Я оказался в изоляции. Это невыносимо: меня трясло от избытка энергии, мне хотелось броситься на охранников, что дежурили у дверей, отобрать оружие, утроить дерзкий побег…
Часами сидел перед телевизором, пытаясь в потоках информации выловить что-нибудь про Клан или какие-нибудь аномалии в поведении людей. Все глухо. Очевидно, те, кто вовсю пользовался тайными ресурсами слабаков, умело маскировал свою деятельность. Видимо, по той же причине до сих пор не всплыла информация про Клан.
Телевизор бубнил одно и то же: экономический кризис, борьба с терроризмом, футбол… В какой-то момент я заснул беспокойным, поверхностным сном.
Проснулся от болезненного удара: я лежал на полу и скула горела от нежданной встречи с грубым кафелем. Поднялся, шипя от боли и потирая ушибленные места. Телевизор продолжал свое бессвязное бормотанье. Ужасно хотелось пить. Пошатываясь, открыл дверь, вышел в коридор.
Странно: охраны не было. Дошел до туалета в конце коридора, напился из крана отдающей железом водой. Вернулся к двери в свою «камеру». Постоял, подумал. Меня посетило странное, не очень приятное предчувствие.
Я медленно пошел по коридору. Здесь, на углу, всегда стоял еще один охранник.
Никого.
Заинтригованный, отправился дальше, по коридорам и переходам корпуса. Звук шагов разносился меж стен неуверенно и одиноко. Надо же – нигде никакой охраны.
Набравшись смелости, толкнул дверь, ведущую в лабораторный корпус. Вошел в светлый и пустой предбанник. И здесь пустота. И нет даже денно и нощно снующих теней за стеклянными дверями.
По очереди заглядывал в боксы. Странная, пугающая пустота. Будто я один остался во всем этом огромном, запутанном, как чудовищный муравейник, здании.
Набравшись смелости, крикнул:
– Эй! Что случилось? Ау! Есть, кто живой? Вымерли все, что ли?
Запнулся на последней фразе. Что все это значит?
Двинулся наугад, через каскад однообразных безлюдных лабораторий. В какой-то момент меня посетила мысль: что бы это ни значило, но я теперь свободен!
Нахлынувшая было радость сменилась тревогой: я оказался в большом темном зале. Единственный источник неяркого света был где-то в центре, и я, как завороженный, пошел туда. Уже поднимаясь по легкой металлической лесенке, осознал, куда именно меня занесло.
Я впервые был один на один с пугающим и притягательным Оком. Оно разглядывало меня с холодным любопытством. В глубине стеклянистой субстанции цветные искры складывались в туманные картины, и что бы разглядеть их, я перегнулся через перила…