Лиза встала и направилась к другому креслу.
Родион вынул кортик из ножен. Полированная сталь заиграла в солнечных лучах, падающих через иллюминатор. Красивая вещь. Уж в чем в чем, а в ножах Трюкач разбирался лучше других.
Трюкач
Терпение — хорошая черта характера, но, когда речь идет о поиске убийцы жены, совладать с собой очень трудно. В груди жар, сердце кровью обливается, разум затмевают ненависть и животные инстинкты. Идешь напролом, рубишь все на своем пути без разбора, не отдавая себе отчета: правильный ты выбрал путь или заблудился в лабиринте воспаленного сознания.
Чалый стоял на темной лестничной площадке третьего этажа и смотрел через окно на мокрую булыжную мостовую, плохо освещенную уличным фонарем. Поздним вечером к дому подъехала машина. Задняя дверца открылась, и появился Баян. Чалый скрипнул зубами, он готов был разорвать подонка на куски. Баян подошел к передней дверце, склонился к окошку, что-то сказал шоферу и побежал, прыгая через лужи, к подъезду. Родион отошел от окна и встал в тени. Баян, посвистывая, неторопливо поднимался наверх. Сильная рука схватила его за ворот и прижала к стене.
— Молчи, гнида.
Тот и не мог кричать, голос пропал от страха.
— Чем тебе моя жена не угодила, поганец?
— Господи! Это ты, Родя? Чего путаешь? Спятил?
Как это ни странно, испуг в глазах Баяна исчез. Впрочем, чего тут странного… не раз заступался за него, когда самонадеянный Баян задирал на вечеринках крепких парней.
— Где ты был сегодня?
— Целый день на совещании. Только что отпустили, с голода подыхаю.
— Свидетели есть?
— Навалом. Даже один генерал.
— Опять на Лубянке хвостом вилял?
— А что прикажешь делать, если твой отец и брат под колпаком ходят. Я сам видел состряпанные на них доносы. У меня выбора нет.
Чалый отпустил его.
— Как эта фотография оказалась в моей спальне? — Он показал ее Баяну. — Кто это ее так помял? Отвечай.
Баян взял снимок и повертел в руках. «Моей ненаглядной с любовью». Он рассмеялся. Чалый вновь схватил его за ворот так, что две верхние пуговицы отлетели.
— Не было у нее такой фотографии. Ты видишь, работа профессионала. Мне такую не дали. Для картотеки актерского отдела нас на студии снимали. Тут номер моей личной карточки стоит, и клей остался. Кто-то ее содрал и украл.
— А надпись?
— Шутка. Когда Клавка вклеивала фотографии, я взял и надписал ее, вроде как для Клавки. Все равно надпись никто не увидит. Посмеялись и все, а потом она ее наклеила. Как она к тебе попала?
— Анфису сегодня убили. Моим ножом. А карточку в спальню подбросили.
Наступила пауза.
— Вот что, Родион, давай-ка зайдем ко мне. Мои уже спят, на кухне посидим.
Они поднялись этажом выше и зашли в квартиру с длинным коридором, стены которого были увешаны велосипедами, а на полу стояли кованые сундуки и этажерки. Баян принес из комнаты водку, стаканы и банку шпрот. Голая лампочка на потолке, десяток столов с керосинками и кособокие табуретки. Сели. Баян разлил водку.
— Пусть земля ей будет пухом, — пробормотал он.
— Убил кто-то из нашей экспедиции, Нестор.
Чалый достал из кармана зажигалку и поставил на стол.
— Обронили в спальне. Там и снимочек твой нашел.
— Это же зажигалка Фельдмана.
— Ее украли на днях. До меня в Москву уехали пятеро, ты среди них.
— А нож твой?
— Набор выкрали там же.
— Сценарий мне понятен, Родя. Хотят тебя подставить. И фотографию мою по делу подбросили.
— Зачем?
— Всем же известно, какой ты ревнивец. Для убийства нужен повод. Ты же не псих, чтобы прилететь домой с края света и Анфису убить. Такая любовь — и на тебе. Фотка, найденная случайно, да еще с такой надписью, вызвала бы в тебе приступ ревности.
— А жена — дура, хранит на виду фотографию любовника, зная, что муж приедет?
— А кто сказал, что она знает?
— Я телеграмму послал.
— Ты ее нашел?
— Не искал.
— Значит, ее нет и не найдешь.
— Ты почем знаешь?
— Знаю, Родион. И кто еще о телеграмме знает?
— Соседка.
— Вот соседку убийцы не учли. Одно дело — кино, другое — жизнь.
— Ты чего темнишь, Нестор?
— Удивляешься? Много знаю. А почему мою карточку выбрали, догадываешься?
— Потому что ты бабник!
— Тише!
Баян оглянулся.
— А что, не так?
— Возможно. Важно другое. В твоем тихом дворике много старушек сидит на скамеечках. Большинство со мной здоровается, у них память железная. Забыл, кто тебе сценарии привозит? Это же моя работа и артистов мой отдел отбирает, составляет трудовые договора. Кто знает, по какому делу я приезжаю? И, может быть, не к тебе, к Анфисе. Чем не любовник? А?
— Допустим. Уж больно ты умный, Нестор. Иди в милицию работать.
— Мой ум тут ни при чем. Вся эта история взята из сценария. Хороший сценарий про нашу доблестную милицию. Мне все читать приходится. Уже режиссера нашли, актеров кучу перепробовали. Отличный получился бы фильм, но министр внутренних дел его зарезал. Слишком умные там преступники и не очень расторопные милиционеры, морали в басне мало. Кто кого чему учит — непонятно. А самые умные, честные и благородные у нас, как ты знаешь, в милиции работают. Так что историю твою из сценария украли. Только о мелочах не подумали, вроде твоей соседки. Настоящие убийцы каждый шаг выверяют и по книжкам убивать не учатся. Перемудрили.
— Ну кому нужна жизнь беременной женщины или моя! Денег у нас немного, никому мы не мешаем, врагов у нас нет, завидовать нечему.
— Не ломай себе голову, Родион. Не с того конца лучину поджигаешь. Ножи и зажигалки украли в экспедиции — это главное. В Москву улетели пять человек — это второе. Убийца имел доступ к картотеке студии, где украл мою фотографию. Не надо забывать о возможных сообщниках. И последнее. Убийца читал сценарий детектива под названием «Случай с полковником Орловым». Кстати, полковника Орлова должен был играть наш незабвенный Кирилл Степанович Карасев, вечный секретарь всех партийных органов. Артист дерьмовый, но карьерист первостепенный.
— Ему под пятьдесят, мы с ним едва знакомы. Ты еще Шелестову обвини, она тоже улетела в Москву за два дня до меня.
— Кто еще?
— Усиевич Герман Спиридоныч, ты, пятого я не знаю.
— Отправим телеграмму Фельдману, он знает всех, кто улетел. А пятерых как ты вычислил?