Его глаза буравили меня.
— Вы в этом абсолютно уверены?
— Абсолютно.
— Тогда почему же потребовалось столько времени, чтобы вступить с ними в первый контакт?
— Не знаю, — покачал головой я.
Он молчал, надув губы, и довольно долго в зале царила тишина.
— А что насчет Загоры? — в конце концов спросил он. — Присутствовала ли она в этом контакте хотя бы отчасти как активный субъект, или же лишь в качестве проводника, медиума?
— Понятия не имею, сэр. — Я взглянул на Каландру. — А ты?
Она покачала головой.
— Вероятно, лучше вам спросить об этом у нее самой.
Он кивнул, в его чувствах присутствовала не совсем обычная нерешительность.
— Да, я уже подумывал над этим. Я как раз думал, что… ладно, неважно. — Казалось, он набирался решительности для чего-то важного. — Мне кажется, что… уж теперь мы сумеем разобраться с гремучниками, и ваш вклад в это дело весьма велик.
Он замолчал, и я понял, что он не мог позволить себе сказать больше.
— С вашего разрешения, доктор Айзенштадт, — сказал я в наступившей тишине, — нам — и мне, и Каландре — очень хочется продолжить начатую работу. Раз уж нам удалось так далеко продвинуться, то мы сумеем и дальше изучать их. — Взглянув на Каландру, я отметил, что и она прекрасно поняла цель моего высказывания. — Дело не в простом любопытстве, а в том, что мы хотим оказаться для вас полезными.
Айзенштадта захлестнула волна облегчения, что послужило прекрасным объяснением того, что я правильно прочел его мысли. Выразить признательность за нашу работу в словах было для него актом, на который он либо не мог пойти, либо не желал этого. Ну, а теперь его самолюбие было в безопасности, теперь он мог рассматривать свое позволение в качестве одолжения, которое он нам оказывал, и при этом получить в свое распоряжение всё, что ему было необходимо. А в том, что мы ему необходимы, сомневаться не приходилось.
— Да, в какой-то степени вы можете оказаться полезными, это так, — согласился он. — Я поднажму на кое-какие рычаги, посмотрим, что сможет сделать губернатор. Ну, а пока, — он взглянул на часы, — давайте сходим и поговорим с Загорой. Нужно узнать, что она помнит о контакте. Если вообще что-нибудь помнит.
Я кивнул, и мы последовали за ним… и пока мы не покинули конференц-зал, я не мог оценить всю важность содеянного мной. Всего каких-то два месяца назад я испытывал настоящий ужас от того, что использовал свои способности Смотрителя для того, чтобы манипулировать людьми по своему усмотрению, но теперь я поступил так по отношению к доктору Айзенштадту без малейших колебаний.
Разумеется, я действовал из самых лучших побуждений: из желания спасти жизнь Каландре. Никто не может проявить свою любовь сильнее, чем отдав жизнь за жизнь друзей своих…
Я без устали повторял эти слова, когда мы шли по коридору в сопровождении двух агентов Службы безопасности. И одновременно пытался не обращать внимания, на другую цитату, почти такую же древнюю, которая грызла меня где-то глубоко-глубоко. Изречение это касалось дороги в ад… и того материала, которым она была вымощена.
ГЛАВА 24
Когда доктор упомянул о воздействии тех лекарств, которые были даны Загоре, я втихомолку стал размышлять о том, не окажется ли предстоящая беседа с ней пустой тратой времени. В конце концов, страхи мои оказались напрасными. Загору мы обнаружили бодрой, собранной и способной воспринимать окружающую обстановку, хотя признаки усталости были налицо, но, несмотря на это, она высказала искреннее желание помочь разобраться в этой загадке.
Разве что, в её случае, добрые намерения скорее служили для того, чтобы вымостить ими дорогу в никуда.
— Я прошу прощения, доктор Айзенштадт, — устало обратилась она к учёному, наверное, уже раз в пятый. — Поверьте, я была бы счастлива обо всем вам рассказать, лишь бы только со всем этим покончить. Просто у меня нет слов — нет их у меня, и точка. Этот контакт был похож на … — Она рассеянно провела рукой в воздухе, а затем ее рука бессильно упала на одеяло, которым она была укрыта. — Чувства, ощущения… — Её лицо напряглось, было видно, что она пытается что-то припомнить, но не может.
Айзенштадт глядел на нее, и было видно, каких усилий стоило ему бесконечно взывать к своему терпению.
— Каково ваше мнение? — не выдержал он, повернувшись ко мне.
— Она ни в коем случае не симулянт, она, действительно, что-то помнит, но не может выразить это словами, правда, не может, — уверял его я.
— Возможно, доза спецнаркотика поможет ей расширить свой словарный запас, — предложил он, бросив на неё полный недовольства взгляд.
— Сомневаюсь, чтобы это помогло, — впервые за все время пребывания в этой комнате высказалась Каландра. — Проблема не в словах. Это последствия своего рода блокады её способности говорить.
Айзенштадт нахмурился, услышав это.
— Вы имеете в виду легкую форму афазии? Но на ее энцефалограмме этого не видно.
Каландра едва заметно пожала плечами.
— Причины тут могут быть не обязательно физического характера. Возможно, это побочный эффект того способа, каким гремучники использовали ее речевые центры, чтобы общаться с нами.
— Возможно, — Айзенштадт задумчиво потер подбородок. — Это вполне могло быть сделано и умышленно.
Посмотрев на Загору, я заметил её внезапную напряжённость.
— Зачем им это понадобилось? — спросил я Айзенштадта. — Если бы они не желали с нами говорить…
— Да нет, говорить с нами они как раз желали, — ухмыльнулся он. — Но, если вы были внимательны, то могли бы заметить, что они ведь так и не предоставили нам никакой полезной информации. Ничего такого, чего бы мы сами не знали или же легко не могли бы установить и без их помощи. Может быть, имелось и еще что-то, что они никак не желали сообщать, но вопреки их желаниям это всё равно просочилось к нам.
Я почувствовал, как во мне поднимается раздражение. Снова он сел на своего конька и раздавал направо-налево гипотезы их якобы уже не вызывавшей сомнения гиперагрессивности.
— Не думаю, чтобы вам могло придти в голову, что гремучники до такой степени неуравновешенны, — усомнился я, вероятно, вложив в эту фразу чуть больше эмоций, чем следовало.
— Боюсь, что вы ошибаетесь, именно это и пришло мне в голову, — возразил он. — А вот вам когда-нибудь приходило в голову, что они вполне могут вынашивать какой-нибудь чудовищный план, направленный против всего человечества?
— Что? Здесь, где человечеством и не пахнет?
Он холодно посмотрел на меня.
— Ведь и вы, и мисс Пакуин уже заявляли о том, что гремучники являются источником напряжённости на Солитэре. Кроме того, вы же не станете отрицать, что наше общение с ними целиком и полностью осуществлялось на их условиях и под их контролем, а теперь вы заявляете мне — не знаю, что вами движет, — что они продолжают сохранять этот контроль и уже после того, как наше с ними общение закончилось.