– Ничего, Джонни. Должен же быть кто-то, кому действительно плевать на то, что ты – экс-Кобра, – ответил Джейм.
– Может быть, тебе нужно немного снизить свои запросы?
– предположил Перс. – Ничего не случится, если ты немного поработаешь рабочим.
– А может быть, ты смог бы поработать патрульным?
– подала голос Гвен. – Вот было бы здорово!
Джонни покачал головой.
– Если вы не забыли, я уже пытался устроиться рабочим. Рабочие из дорожной бригады либо были запуганы, либо думали, что я перед ними выделываюсь.
– Но если бы они тебя узнали, все было бы по-другому, – заметила Айрин.
– Или, скажем, если бы они получше узнали, что ты сделал для Доминиона, то стали бы больше тебя уважать, – добавил Перс.
– Нет, папа.
Джонни уже однажды попытался объяснить отцу, почему он отказался от проведения публичных чествований. Тогда Моро-старший выслушал его и сказал, что все понимает. Но теперь Джонни глубоко сомневался в том, что тот действительно понял все. По всей вероятности, Перс еще не оставил мысли убедить Джонни дать свое согласие на проведение торжеств.
– Из меня, возможно, получился бы неплохой патрульный, Гвен, – сказал он, обращаясь к сестре, – но боюсь, что эта работа будет напоминать мне о том, чем я занимался в армии.
– Что ж, тогда может быть, тебе лучше вернуться в школу?
– предложила Айрин.
– Нет! – вырвалось у Джонни с неожиданной яростью.
В комнате повисла напряженная тишина. Глубоко дыша, Джонни заставил себя успокоиться.
– Послушайте, я понимаю, что вы пытаетесь оказать мне помощь, и я ценю это, но мне уже двадцать четыре года, и я в состоянии справиться со своими проблемами сам, – внезапно он положил на стол вилку и поднялся. – Я не хочу есть, думаю, что мне лучше прогуляться.
Спустя несколько минут он уже ехал по улице и думал, что же ему предпринять. Он знал, что в городе только что открылся новый центр развлечений, но в таком настроении ему не хотелось появляться на людях. Мысленно он освежил в памяти адреса своих старых друзей, но сделал это просто так, не собираясь ничего предпринимать. Он уже знал, куда бы хотел поехать. Джейм предложил ему сначала позвонить Элис Карн прежде, чем ехать к ней, но Джонни хотелось сделать все наоборот. Повернув за угол, он направился прямо на улицу Блейкли Стрит.
Ему показалось, что Элис была удивлена, услышав его голос в аппарате внутренней связи ее дома. Но, открыв двери, она встретила его лучезарной улыбкой.
– Джонни, как я рада видеть тебя! – сказала она и протянула ему руку.
– Привет, Элис! – с улыбкой отозвался он, беря ее за руку и входя в комнату. Он закрыл дверь и сказал: – Я боялся, что ты забыла меня, пока я отсутствовал.
Ее глаза сверкнули.
– Не совсем, – невнятно проговорила она и внезапно оказалась в его объятиях.
Через некоторое время она отстранилась от него.
– Почему бы нам не присесть?
– предложила она. – Нам нужно успеть наверстать целых три года.
– Что-нибудь не так?
– спросил он.
– Нет, но почему ты спрашиваешь?
– Мне кажется, что ты немного нервничаешь. Я подумал, может быть, у тебя свидание?
Она вспыхнула.
– Не сегодня. Я полагаю, ты знаешь, что я встречаюсь с Дуаном.
– Да, знаю. Насколько это серьезно, Элис? Я ведь имею право знать это.
– Он мне нравится, – ответила она и от неловкости пожала плечами. – Я думаю, что пыталась немного отстраниться от боли на тот случай, если бы… ты… не вернулся.
Джонни кивнул в знак понимания.
– Мне это хорошо знакомо по Адирондаку. Это частенько касалось штатских семей, в которых мне приходилось жить.
Элис как будто слегка поморщилась.
– Прости… Но как бы то ни было, это стало немного большим, чем я предполагала. А теперь, когда ты вернулся… – голос ее умолк.
– Сегодня тебе не нужно выносить никаких решений, – немного погодя сказал ей Джонни. – Кроме одного – провести со мной вечер или нет.
Напряжение с ее лица немного спало.
– Это решить нетрудно. Ты уже поел? Может быть, мне приготовить для нас кофе?
Они проговорили почти до полуночи. И, когда Джонни уже уезжал, он обрел успокоение и удовлетворенность, которых у него не было, когда он приехал в Сидер Лейк с тех самых пор, как он выехал с таможни. Дуан Эстеридж в скором времени должен был исчезнуть с его горизонта. Он был в этом уверен. Ну, а вместе с Элис и своей семьей он горы мог свернуть. Его мысли были заняты планами на будущее, когда он вернулся домой и на цыпочках поднялся к себе в спальню.
– Джонни?
– раздался шепот из соседней спальни. – Ты в порядке?
– Все прекрасно, Джейм, просто здорово, – тоже шепотом ответил Джонни.
– Как тебя встретила Элис? Джонни хмыкнул.
– Иди спать, Джейм.
– Вот и хорошо. Спокойной ночи, Джонни.
Но один за другим великие планы рушились. С постоянством, достойным лучшего применения, работодатели продолжали отвергать услуги Джонни. Наконец, ему ничего не осталось, как браться за физический труд, оплачиваемый девятыми и десятыми разрядами, чего он так надеялся избежать. Но ни на одной из работ он долго не задерживался. Злоба и страх его товарищей по работе создавали атмосферу мрачной враждебности, переносить которую более нескольких дней подряд Джонни был не в силах.
Насколько неуверенно продвигались его поиски постоянной работы, настолько неувереннее становились его отношения с Элис. Она по-прежнему была с ним очень дружелюбна и с радостью проводила с ним время, но теперь между ними существовала дистанция, которой до войны не было. Но, что было еще хуже, Дуан не ушел благородно с их дороги, а продолжал сражаться с Джонни за внимание Элис.
Но самым худшим было то, что его возвращение внезапно превратилось для всей семьи в клубок проблем и неприятностей. Он знал, что его родители и Джейм могли противостоять косым взглядам и шепотку, раздающемуся вслед, они спокойно могли переносить то клеймо, которое было поставлено и на них как на родственниках экс-Кобры. Но ему было совершенно невыносимо видеть, как страдала Гвен, как уходила она в себя от непреднамеренной жестокости своих сверстников. Уже не раз посещала Джонни мысль о том, чтобы покинуть Горайзон и вернуться на службу, чтобы наконец освободить семью от перекрестного огня, которому он их подвергал. Но уехать сейчас – значило для него отступить, чего он никак не мог заставить себя сделать.
Такое неустойчивое положение продолжалось в течение трех месяцев, пока не произошел тот несчастный случай или убийство, как некоторые называли это.