Сын есть сын!
«Спасибо, — сказал Джемисон. — Это было великолепно!»
Адмирал с воодушевлением рассказывал Джемисону:
— Да, это была великая победа! Конечно, руллы снаружи пытались сопротивляться. Но мы сменили бактерии в барьерах, и это предопределило их поражение!
Он немного задумался.
— Одного не могу понять: как ваш сын догадался, что ему нужно делать?
— Об этом я скажу в специальном разделе моего рапорта.
— Что? Вы напишете рапорт?! — вскричал ошеломленный адмирал.
— А вы что думали? — вопросом на вопрос ответил Джемисон.
Переулок, в который занесло Дизди, носил поэтическое название «j 2». Больше никаких достоинств у него не было, если не считать обнаруженного в нем геликоптера. Дизди получил возможность взлететь на вершину холма, откуда днем был виден Корабль во всей красе. На холме стояли и сидели несколько ребят. Дизди не знал, руллы это или нет, но почти не сомневался. Руллам было совсем ни к чему участвовать в этом ритуале.
Дизди уселся под кустом, рядом с каким-то мальчиком.
— Как тебя зовут?
— Март.
— Ищешь Звук?
— Ага.
— И я.
Наступил рассвет. Корабль стал виден еще отчетливей. Его металлическая оболочка постепенно начинала пылать, зажженная сиянием восходящего солнца. Самого светила еще не было видно. Сияние скользило по металлу все ниже и ниже. И это продолжалось до тех пор, пока из-за горизонта не показался край солнца.
Чем выше поднималось солнце, тем больше становился Корабль.
А может, так просто казалось? Во всяком случае, стоэтажное здание административного центра напоминало маленькую и тоненькую подпорку.
Гордость пополам с восторгом переполняла Дизди, когда он смотрел на Корабль. Тот будто бы плыл в солнечных лучах, поднимаясь все выше и выше…
«Конечно, — подумал Дизди, — еще не время. Но день придет. И величайший звездолет, созданный руками человека, устремится вперед, в пространство. И война кончится!»
В эти возвышенные чувства вмешалось чувство голода. Вмешалось без приглашения, но настойчиво, что заставило Дизди спуститься с холма. Он перекусил в ближайшем ресторанчике и полетел домой.
Джемисон был в спальне, когда хлопнула входная дверь. Он сжал пальцы жены.
— Это Дизди. Он устал, пусть отдохнет.
Веда молча освободила руку и направилась в свою спальню.
Дизди тихо прокрался через темную гостиную — шторы плотно закрывали окна — и включил свет. Вместе с лампой вспыхнули индикаторы на панели домашнего робота-учителя.
— Я понял, что такое Звук, — сказал Дизди.
— Что же?
Дизди ответил.
— Ты оправдал мои надежды. Теперь можешь идти спать.
Скользнув под одеяло, Дизди снова ощутил легкую вибрацию. Он слышал скрип пружин, дрожь пластикового окна… Вместе со всеми вещами дрожал пол.
Но Дизди счастливо улыбался. Его не удивило появление Звука.
Это и были «миазмы» Пригорода, туман вибрации…
Теперь Звук останется с ним навсегда. Что изменится, когда Корабль будет построен? Он — часть жизни Дизди. С этим он и заснул.
Глава 20
Проснулся Джемисон как обычно. То есть сон слетел с него мгновенно, если принять во внимание еще и события прошедшей ночи.
Пройдя в спальню жены, он увидел ее спокойно спящей и облегченно вздохнул.
Джемисон на цыпочках пробрался в ванную комнату, принял душ и побрился. За завтраком он прикинул варианты — в какой степени и как прошедшая ночь отзовется в будущем.
При всей значимости произошедшего он выделил одно: эзвал не подкачал.
Рапорт, который он написал уже на работе, говорил о важности того, что случилось. Ночные события по своему значению он ставил никак не ниже самой постройки Корабля.
«Использование телепатии в качестве связи между различными расами, — писал он, — дело будущих исследований. Но сам факт существования такой возможности — величайшее событие в истории галактики».
Он размножил доклад и разослал его заинтересованным лицам. Первым откликнулся видный военачальник.
«Интересно, были ли приняты все меры предосторожности при общении эзвала с людьми, причастными к исследованиям?»
Это означало — развивались ли события в соответствии с параграфом, помеченным грифом «Строго секретно».
«И не следует ли в данном случае, — задавал вопрос бравый вояка, — уничтожить эзвала, чтобы соблюсти предосторожность?»
Заинтересованное лицо, приславшее такой ответ, больше напоминало морду. Морду тупого и очень упрямого животного с одной извилиной, в которой прижилась единственная мысль. И в этой мысли ощущался страх, как бы кто-то не узнал его тайну. Нет, Джемисон ничего не имел против сохранения секретности. Но нельзя же выполнение параграфов доводить до идиотизма. А ведь этот и подобные ему отклики были размножены и разосланы вместе с рапортом.
Как ни хотелось, но Джемисон написал ответ на ответ. В нем он доказывал, что эзвал не контактировал с людьми, располагающими секретными сведениями. Сам же он располагал минимумом фактов, да и те не составляли секрета для руллов, от которых и мог получить их эзвал.
Конечно, тут было одно слабое место — эзвал мыслей руллов читать не умел, но об этом никто не знал, а для игры в честность времени явно не хватало.
«Кроме того, — объяснил он, — ждать повторения подобной ситуации не приходится, во всяком случае в ближайшее время: вряд ли к нам попадет еше один эзвал, столь расположенный к сотрудничеству. К тому же от того, сохранят ли жизнь Эфраиму, зависит возможность сотрудничества между Землей и расой эзвалов, если те узнают о случившемся».
Эта бумага также была размножена и отправлена по адресам.
В целях безопасности Джемисон перевел эзвала в другой отсек. Он это делал — как говорилось в мотивировке — с одной лишь целью: в новом отсеке эзвал будет лишен любых контактов с носителями секретной информации.
До вечера пришло еще несколько откликов. Все они были благожелательными. Кроме одного, очень короткого и эмоционального.
«Человек! Что за чудовище выдал ты за ребенка?»
Так закончилась неделя.
Джемисон ожидал сообщения из Информационного центра. Он запросил сведения о расах, с которыми, с точки зрения землян, невозможно было установить контакт.
В ожидании ответа на вопрос он позвонил Кэлубу Кэрсону и пригласил его на обед, одновременно пригласив съездить после этого в Центр.
Сказать, что Кэлуб был похож на своего великого деда — значит не сказать ничего. Его всегда окружал ореол успеха и необычности. Казалось, он знал какую-то тайну, которой ни с кем не желал делиться.