Огромные толпы выстроились по обе стороны дороги, по которой свадебный поезд проследует к Большому театру. Каждый хотел занять лучшее место, чтобы хорошенько разглядеть падишаха-императора и его невесту. Теперь в любой момент на дороге могли показаться две кареты, запряженные императорскими гармонтепскими львами.
Сидя у окна в зале торжественных приемов на сконструированном специально для него кресле, барон наблюдал церемонию сверху. Банкетный стол не уступал длиной главному проспекту его столицы Харко-Сити. За столом сидели представители практически всех благородных Домов Ландсраада. Самого барона мало интересовал весь этот спектакль, так же, как и свадьбы вообще, и свадьба Шаддама Коррино в частности, но барон Владимир Харконнен не сомневался в том, что чопорный канцлер Ридондо не преминет отметить, какой из Домов отказался присутствовать на бракосочетании. Барон был удивлен, возмущен и обрадован одновременно, увидев, что пустуют места под флагом Дома Атрейдесов. Понятно, значит, у герцога Лето другие приоритеты.
«Как и у меня, но я все же здесь».
Барона Харконнена отвлек от его мыслей раздавшийся слева голос, говоривший с сильным акцентом.
— Неужели не ясно, что это пустая трата времени? Эта дама просто не понимает, во что она впуталась. Она умрет так же, как все предыдущие жены.
Барон резко повернулся и увидел сидящего в соседнем зарезервированном кресле угловатого человека могучего телосложения. У человека был мощный лоб, нависавший над светло-голубыми глазами. Наружность его была грубой и мужиковатой, несмотря на изящность наряда. Лацканы бело-синего кителя украшены эмблемой с изображением лошадиной головы, из которой торчал острый рог. Голова лошади производила такое же впечатление мощи, как и обладатель герба. Барона, впрочем, не интересовала светская болтовня.
— Кажется, мы с вами незнакомы.
— Тем не менее мы много слышали друг о друге, дорогой Владимир. Позвольте представиться: Хундро Моритани, виконт. Дом Груммана.
Барон был не склонен к такой фамильярности.
— Да, мне известна ваша история, сэр. Вы очень беспокойный субъект, не так ли? Война с Эказом, нападения на Дом Гиназа, разрушение школы мастеров меча. Наложенная на вас имперская опала все еще остается в силе или ее уже успели отменить?
Как это ни странно, виконт даже не подумал обидеться. Вместо этого он хрипло рассмеялся.
— Я польщен вашим интересом к моим делам. Я делаю все, чтобы защитить мой дом и мои владения.
Барону не терпелось приступить к еде. Он поднял уснащенную дорогими перстнями толстую руку и подозвал официанта, велев тому принести блюдо с закусками. Над столом с потолка свисали индикаторы ядов. Не удовлетворившись этим, барон достал свой собственный индикатор и проверил принесенную еду.
— Мне очень интересно, как далеко вы зайдете, прежде чем вас остановит император.
Моритани вперил в Харконнена напряженный взгляд.
— И каковы ваши выводы?
Барон отправил в рот несколько маленьких сандвичей, наслаждаясь разнообразием ароматов и приправ.
— Я понял, что император устроил спектакль. Он громогласно критикует ваши действия, но не делает ничего, чтобы умерить аппетиты Дома Моритани. Следовательно, вам удалось достичь почти всех своих целей, заплатив за это весьма низкую цену.
Виконт что-то проворчал, и барон почувствовал, что в собеседнике закипает гнев.
— Я не добился всего, чего хотел. Эрцгерцог Эказ остался жив, а теперь не дает мне приобрести редкие лекарства, нужные для лечения моего сына.
Барон торопливо съел следующий сандвич. Ему в принципе не было никакого дела до личных распрей и семейных неприятностей Дома Моритани. У Дома Харконненов хватает своих проблем.
Моритани жестом подозвал своего телохранителя, рыжеволосого мужчину, стоявшего за спиной виконта. Высокий, хорошо сложенный телохранитель был немного моложе своего хозяина. Половины уха у человека не было, на его месте виднелся большой рубец.
— Барон, это мой личный мастер меча Хий Рессер.
Это представление заинтересовало Харконнена.
— В наши дни редко в каком благородном Доме можно отыскать преданного мастера меча.
Губы Моритани сложились в жестокую ухмылку.
— Потому что школа Гиназа больше не готовит мастеров меча.
— Дому Атрейдесов служит Дункан Айдахо, — заговорил Рессер. — Я знал его на Гиназе.
— Меня не интересует Дом Атрейдесов! — внезапно разозлившись, взвизгнул Моритани. — Пора пригласить Вольфрама. Банкет вот-вот начнется, а ему придется рано уйти. Проследи, чтобы он не переутомлялся.
Рессер поклонился и ушел.
Кресла за столом стали постепенно заполняться гостями. Во главе стола заняли свои места Шаддам Коррино и граф Хазимир Фенринг, сопровождаемые невестой императора и леди Марго Фенринг.
— Я бы сказал, что более красивая из этих двух женщин досталась графу, — тихо произнес Моритани, восхитившийся леди Фенринг.
Увидевший сегодня впервые принцессу Фиренцию, барон был поражен неказистостью ее грушевидной фигуры. У нее был безвольный подбородок и слишком много косметики, вероятно, для того, чтобы замаскировать нездоровую кожу.
— Она выглядит как крестьянка.
— Но зато у нее добротные широкие бедра, — заметил Моритани. — Может быть, она наконец родит императору сыновей, которых он так сильно жаждет.
— Даже если и родит, это не сделает ее более красивой или, если угодно, менее безобразной. — Барону начал нравиться этот откровенный разговор с грубияном-виконтом. — Но все мы пришли сюда улыбаться и праздновать. Однако я нахожу все эти обеды и вечера бесконечно скучным занятием, не приносящим ни малейшей пользы. Неужели кто-то думает, что у нас нет других дел?
— Наше присутствие здесь служит оправданием уклонению от государственных дел, Владимир.
Лицо Моритани внезапно посветлело. Он посмотрел в сторону входных дверей, где показался Хий Рессер, сопровождавший болезненно выглядевшего мальчика. Вольфраму было десять, самое большее — одиннадцать лет, и лицом он был очень похож на своего отца. Было заметно, что ребенок с трудом ориентируется в зале и немного заторможен.
— Вы говорили, что он болен? Надеюсь, его болезнь не заразна? — Барону хватало своих болезней.
— Мальчик болен редкой болезнью, от которой тает на глазах. Его мать страдала тем же. Бедная моя Цилла. Она прожила год после появления Вольфрама на свет, но родовые муки взяли свою тяжкую дань.
Лицо Моритани выражало сейчас глубокую печаль. Смены настроения виконта были такими же явными, как изменения погоды на Арракисе. Рессер подвел больного ребенка к столу и усадил его на кресло, соседнее с креслом Моритани. Виконт ласково сжал тонкую бледную ручку ребенка, а потом обернулся к барону.
— Единственная отрада Вольфрама — семута. Только вызванный ею глубокий транс, да еще музыка, облегчают мучительную боль. Это все, что я могу сделать ради облегчения его участи. Существует, разумеется, и лечение — эзойт-поай, как называют это лекарство на Эказе. — Тон, которым говорил Моритани, стал резким и злобным. — В законе об эмбарго, подписанном эрцгерцогом Эказа, преднамеренно сказано, что ни одна капля этого лекарства не должна быть вывезена с планеты. И это несмотря на то, что во всей империи в нем нуждаются всего несколько человек. — Виконт с такой силой сжал кулак, что едва не смял серебряный кубок. — Он делает это только для того, чтобы отомстить мне.