Другая половина мира - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ахманов cтр.№ 72

Но более всего ценил кейтабский тидам звонкую монету, ибо не было на ней ни клейма мастера, ни знака Клана, ни охранительных письмен, а одни лишь безобидные символы вроде соболиной головки либо горящей свечи. И потому бродили деньги в мире неузнанными, словно призраки, не оставляющие следов; путешествовали туда и сюда, превращаясь из чейни в арсоланские диски, из дисков — в сеннамитские «быки» и снова в чейни. Кео-кук, как называли их тайонельцы, — «тот, кто странствует всюду»!

Про деньги и толковал О’Каймор в День Маиса, первый день месяца Плодов, на палубе «Тофала», что покачивался у причальных тумб хайанской гавани. С этих резных столбов из прочного дерева на корабль взирали полсотни ликов Сеннама — строгих, но благожелательных; за столбами виднелась колесница на высоких колесах, запряженная парой гладких быков, а дальше лежала обширная площадь с глиняным покрытием, утоптанным и ссохшимся на солнце до каменной твердости. С трех ее сторон, с севера, юга и с востока, поднимались крутые склоны насыпей, застроенных зданиями Очага Торговцев и наблюдательными да сигнальными башнями, где сидели портовые стражи; в самих склонах, облицованных гранитом и базальтом, были прорезаны ходы к подземным камерам, обширным и защищенным от влажных морских ветров. Там хранились самые ценные товары — воздушные шелка и плотные ткани из шерсти лам, связки тростниковой бумаги и тончайшего пергамента, накидки, головные уборы и ковры из разноцветных перьев, хрупкие стеклянные сосуды, емкости с зельями, что способны мягкое делать твердым, а твердое — мягким. Иные же товары, попроще и подешевле, наподобие глиняной посуды, циновок, запечатанных затычками и воском кувшинов с вином, бычьих кож и раковин, лежали под навесами, пристроенными к рукотворным холмам; от центральной части площади их отделяла тройная шеренга пальм, похожих на рослых воинов в перистых зеленых шлемах.

Пальмы окружали и большой квадратный водоем, располагавшийся почти у самых причальных столбов. Здесь, в прохладном месте у воды, земля была устлана тростниковыми циновками и полна народа. Здесь проворные парни из Братства Служителей разносили воду, сок и пиво, печеных моллюсков и тыкву в меду, бобы и маисовые лепешки; а тем, у кого в сумках звенело серебро, — розовое вино да голубей и уток в сладкой подливе из плодов ананаса. Здесь исходили дымом жаровни, витали аппетитные запахи, булькало в глотках хмельное, и мерный алк сотен жующих челюстей прерывался то смехом, то громким выкриком, то звоном ножа о медный поднос. Здесь отмечали удачу и заливали горе мореходы из десятков уделов и земель, но чаше всего попадались одиссарцы и люди с Восточного Побережья, из городов, признавших власть Ахау Юга. Впрочем, на циновках трапез можно было увидеть и диковатых обитателей Перешейка, и хрупких майя со скошенными черепами, и рослых тайонельцев, и смуглокожих островитян с Кайбы, Гайяды, Йамейна и даже далекого Пайэрта.

В ином мире, где-нибудь по другую сторону Чак Мооль, место это назвали бы харчевней, таверной или кабаком, но тут, на языке Пяти Племен, оно именовалось «хоганом, встречающим с радостью». Справедливые слова! Ибо здесь друг встречался с другом, глотка — с розовым вином, а желудок — с пищей. И все это, несомненно, дарило радость; одним буйную и шумную, другим спокойную и тихую. Одиссарцы, скажем, насыщались и хохотали от души, а кей-табцы пировали с осторожностью, памятуя о том, что в Хайане они не слишком желанные гости.

Дженнак, уставший, облазивший корабль от верхних рей до нижней палубы и трюма, расположился на носу, на невысоком стрелковом помосте, вдыхал долетавшие с площади ароматы, поглядывал на свою упряжку с двумя быками, пегим да бурым, и пил золотистое вино с ОКаймором. Сейчас они смотрелись словно два приятеля из дальних земель, в честь радостной встречи обменявшиеся дарами: тидам-кейтабец драпировался в неуклюже повязанный одис-сарский шилак, а на запястьях наследника сияли отделанные жемчугом браслеты, и у пояса из перламутровых пластин висел клинок с бирюзовой рукоятью. Грхаб, сидевший за спиной Дженнака, тоже не был обижен, но его дареные пояс и нож были украшены серебром. Что касается преподнесенных ОКаймором браслетов, то они оказались узковаты и на предплечьях Грхаба не сошлись.

От харчевни долетел звон — кто-то из посетителей, открыв суму, расплачивался за вино и угощение. Брови О’Каймора задумчиво приподнялись и застыли; тидам прислушивался.

— Серебро… — наконец пробормотал он. — Голос серебряных чейни, одиссарских или атлийских.

Дженнак усмехнулся, кивнул, колыхнув белыми перьями над темноволосой головой.

— Узнаешь по звуку, тидам?

— Разумеется, мой светлый господин! Ведь не черепашьи яйца там перебирают. Серебро поет тонко, медь глухо, а бронза позвончей, но все-таки не так, как серебро. А золото… — О’Каймор мечтательно прикрыл глаза. — Звук от золота схож с Утренним Песнопением, ибо ласкает слух и отзывается теплотой под сердцем.

— В желудке? — уточнил Дженнак.

— Ты, милостивый господин, над этим не смейся. Именно ты, молодой, ибо предстоит тебе увидеть, как серебро и золото завоюют весь мир! Деньги сильнее оружия и всех Святых Книг кинара, и придет день, когда ни один властитель в Эйпонне в том не усомнится. Ты доживешь, увидишь… Ибо ты и твои сородичи — избранники богов… — О’Каймор смолк, будто бы в смущении, потом с непривычной робостью спросил: — Скажи, мой господин, сколь долог твой век? И каково это — чувствовать себя кецалем, парящим над стаей бабочек-однодневок?

Похоже, это всерьез интересовало кейтабца; случалось, повествуя о чем-нибудь занимательном, он смолкал, а затем пытался расспросить и сам — про обычаи светлорожденных, про то, в чем сходны и в чем различны Великие Очаги, и какой из них бог-покровитель одарил большим долголетием. Не всякий раз Дженнак находился с ответом, ибо годы его, по большей части, лежати впереди; а, не одолев дороги, кто может судить о ее тяготах? Вот и сейчас он сказал:

— Я слишком молод, почтенный тидам, чтобы почувствовать себя мудрым кецалем. Я всего лишь глупый попугай в ярких перьях, и никому не ведомо, какой ковер сложит из них время.

— Попугай… — протянул О’Каймор. — Что ж, пусть боги даруют тебе его долголетие, но не его глупость! И пусть ковер твой радует глаз, милостивый господин!

Грхаб за спиной Дженнака одобрительно хмыкнул и зашевелился, звеня оружием о пластины доспеха. Собеседники помолчали, наслаждаясь ароматом и вкусом вина, потом Дженнак, огладив перья головного убора, деликатно напомнил:

— Мы говорили о деньгах…

— Да, о деньгах! — О’Каймор оживился и начал рассказывать.

— Многое Дженнак знал — к примеру, то, что золотую монету чеканили лишь в Арсолане и Коатле. Арсоланские диски считались наилучшими и сделанными с превеликим тщанием; все — из самого чистого золота, единого размера и веса, так что купцы развешивали с их помощью дорогой товар. На этих монетах, а также на бронзе и серебре, с одной стороны, словно зрачок в глазу, изображался солнечный диск, с другой — храм бога солнца, великое святилище в Инкалс, арсоланской столице. Атлийские же золотые чейни весили впятеро меньше, были квадратными, без всяких рисунков, но с дырочкой посередине, так что их хранили нанизанными на шнурки. Золото Коатля содержало различные примеси, но монеты из Страны Дымящихся Гор часто использовались купцами, так как изобретательные атлийцы делали их не только из меди, золота и серебра, но также из железа. Всякий торговец знал им цену и мог сосчитать в них стоимость любого товара, хоть глиняного горшка, хоть обитой бронзой колесницы, хоть судна, полного маисовым зерном.