Другая половина мира - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ахманов cтр.№ 11

Сейчас, стиснув сухие пальцы на потертой рукояти длинного кривого меча, Кайатга рявкнул:

— Да простит меня чак Джеданна, наш ахау, — вонючие скунсы эти степняки! И коварны, как помесь лисы с койотом! Десять дымов — это десять отрядов, пятьсот или восемьсот пожирателей грязи, но за ними могут идти еще пять тысяч!

— Или пятьдесят, — заметил Джакарра, старший из братьев Дженнака. Он был высок, поджар, словно гончий пес, и отличался нерушимым спокойствием, трезвостью мысли и умением разобраться в самом сложном деле. Запутанное он мог обратить в ясное, мог сказать резко — и не обидеть, мог сказать много — и ничего не сказать. Как и положено главе Очага Торговцев, надзирающему за самыми хитрыми в Южном Уделе людьми.

— Или пятьдесят! — повторил Кайатта, сверкая сохранившимся оком. — Я бы не доверял их сигналам. Эти вонючки — известные ловкачи; в пыли пройдут и следов не оставят.

— Так все же сколько их? — Джакарра, возглавлявший братство путешествующих по суше и морю без малого полвека, усвоил склонность к точным цифрам. Много лет он занимался тем, что высчитывал расстояния меж городами, определял вес корабельного груза, прикидывал стоимость товаров и взимал с купцов положенные пошлины. — Если в набег собрались пятьсот воинов, это одно, если поднялись все восточные кланы — совсем другое. Это война, большая война, клянусь благоволением Мейтассы! И нам придется слать в горы Чультун целое войско, иначе поселенцы и черных перьев не успеют собрать!

При упоминании о поселенцах угрюмый великан Коррит, первый вождь кентиога, презрительно сморщился, закатив глаза. Дженнак знал, что у Коррита имелось свое мнение по этому вопросу, и не сомневался, что тот не станет молчать.

— Все воины восточной прерии не поднимутся в седла без приказа Коконаты, — рассудительно заметил Халла, сахем шилукчу, сидевший слева от Дженнака. — А если б повелитель Степной Страны решился на большую войну, мы бы об этом проведали… Не так ли, светлорожденный Фарасса?

Взгляды сидевших вокруг сенота обратились к главе лазутчиков, и тот с достоинством расправил плечи. Облаченный в пурпурное и алое, Фарасса был великолепен. Гора плоти, крепких мышц на крепких костях; пышная накидка из перьев вдвое увеличивала его размеры, и без того весьма внушительные. Он не уступал годами старому сахему сесинаба, но не имело смысла сравнивать их возраст: для человека обычного седьмой десяток являлся преддверием смерти, для потомка Кино Раа — временем зрелости и расцвета. Фарасса, выпятив губы, почесал необъятную грудь, обтянутую красным шелком шилака; грудь подпирало брюхо, подобное перевернутому котлу, лежащему на мощных бедрах. Пожалуй, не без ехидства подумал Дженнак, из каждой его ноги можно скроить по Кайатте, а оставшегося хватит для рослого Коррита. Но он не обманывался; в огромном, тучном и неуклюжем теле брата обитала душа ягуара. К тому же Фарасса был силен, как степной бык, хитер, словно стая койотов, и отличался мертвой хваткой каймана.

— Разведать намерения Коконаты нелегко, — с важностью произнес он. — Мейтасса — дикая страна, не Коатль, не Арсолана и даже не Тайонел… там чужаки слишком заметны, и их не любят.

— Значит ли это, светлорожденный, что у тебя нет лазутчиков в тасситской степи? — осторожно спросил Морисса.

— И значит ли это, что тебе нечего нам сказать? — вопрос Джиллора прозвучал словно удар хлыста. Брови его грозно сдвинулись, на лбу пролегла вертикальная морщинка.

— Утроба каймана! — Фарасса сжал огромные кулаки; лицо его скривилось в раздраженной гримасе. — Разве я говорил такое, родич? Разве я произнес хоть слово о том, что не ведаю о делах, творящихся в степи? Я всего лишь упомянул, что Мейтасса -дикая страна, и значит…

— Это мы уже слышали, — резко прервал брата Джиллор, — и это известно всем. Теперь я хочу знать, что доносят твои люди. Или им повырезали языки в диких землях тасситов? Затоптали рогатыми скакунами? Вспороли животы, набив их сухой травой? Отправили в Чак Мооль?

— Нет, кое-кто еще бродит в прерии, мой нетерпеливый наком. — Фарасса вперил в лицо Джиллора мрачный взгляд. — Но будет лучше, если ты перестанешь беспокоиться о них. Мои люди — мое дело! А твое — резать глотки тасситам, когда придет время! Глаза Джиллора вспыхнули.

— Не учи меня моему ремеслу! А насчет глоток… Еще неизвестно, кто из нас перерезал их больше! Когда ты, в бытность свою наследником, повел войска в Коатль…

— Мир, родичи, мир! Вспомните, что говорят на Островах: когда ссорятся гребцы, корабль стоит на месте! — Джакарра, вскинув руки, прекратил перебранку, едва заметно подмигнув сидевшему напротив Дженнаку — мол, учись, брат. Следить за порядком во время совета было обязанностью наследника, но пройдет еще не один день, пока его слово запечатает спорщикам рты. Джиллор, превосходный воитель, так и не научился этому тонкому искусству. Впрочем, он всегда предпочитал дипломатии хорошо заточенный клинок.

— Да, не будем тратить время на пустые пререкания перед лицом ахау, — произнес сахем шилукчу, почтительно сложив руки у груди и повернувшись к Джеданне. Затем он приподнялся на коленях и сделал божественный знак, призывая к умиротворению. — Сегодня — День Ясеня, вожди; ясень же — мудрое и спокойное дерево. Лучше и нам сохранить спокойствие и мудрость. Во имя Шестерых!

— Да свершится их воля, — пробормотал Фарасса, словно бы оседая под своей роскошной накидкой. Он поерзал, удобнее устраиваясь на подушке, и заговорил монотонным голосом, как будто читал погребальную молитву: — Есть у меня человек, близкий к тасситскому вождю из западных пределов, один из тех, кто седлает его скакуна и носит за своим сахемом лук и колчан. Полезный парень этот тассит, и стоит недорого — два чейни в месяц… однако сахем ему и того не жалует, так что этому бычьему навозу полюбился звон одиссарского серебра. Недавно пришла от него весть с соколом, что прибыл в их становище гонец от самого Коконаты; затем было велено точить клинки и пребывать в готовности… да, пребывать в готовности… — протянул Фарасса, — но не выступать!

— Пребывать в готовности, но не выступать, — повторил Джиллор, хмуря брови. Казалось, он уже забыл о перебранке с братом; наверняка мысли его витали сейчас на степных просторах, где собирались орды диких всадников, звенело оружие и тянулись к небу сигнальные дымовые столбы. — Похоже, они хотят потянуть ягуара за хвост и убедиться, что тот не спит… прощупать рубеж малыми силами… выяснить, сколько солдат в наших крепостях и много ль среди них стрелков и воинов в панцирях.. — Наком замолчал, потом покосился на Фарассу и резко спросил: — Ну, что еще? Что доносит твой лазутчик из западных пределов ценою в два чейни?

Он ни разу не назвал брата ни родичем, ни светлорожденным, отметил Дженнак; это свидетельствовало о нарочитой небрежности или открытой цеприязни. Подобное случалось весьма нередко, когда Джиллор говорил с Фарассой: разговоры их напоминали беседу сокола с грифом-падальщиком, которым хриплый клекот заменяет слова. С другой стороны, обращаясь к вождям, Джакарре и Унгир-Брену, Джиллор никогда не забывал прибавить «сахем», «родич» и «аххаль»; а уж отца-сагамора титуловал как положено: чак — великий, и ахау — властелин.