Звезды как пыль - читать онлайн книгу. Автор: Айзек Азимов cтр.№ 15

– Аратапа? Наместника тиранитов?

– Я видел его, и он послал меня сюда. Вы понимаете, я не мог сказать тираниту…

Хинрик вдруг застыл, потом поднес руку к губам, как бы унимая дрожь. Слова зазвучали приглушенно:

– Вы говорите, вас сюда прислал Аратап?

– Я счел необходимым сообщить ему…

– Не повторяйте того, что вы ему сказали. Я знаю. Я ничего не могу сделать для вас, Ранчер… э-э… мистер Фаррил. Это не только моя юрисдикция. Исполнительный Совет… Перестань дергать меня. Арта! Как я могу заниматься делами, когда ты отвлекаешь меня? Исполнительный Совет должен быть поставлен в известность. Джилберт, позаботьтесь пока о мистере Фарриле! Я посмотрю, что можно сделать. Да, я проконсультируюсь с Исполнительным Советом. Таков закон, видите ли. Это важно, очень важно.

Он отвернулся, продолжая что-то бормотать, и вышел.

Артемизия задержалась и коснулась рукава Байрона.

– Минутку. Вы правду сказали, что можете управлять космическим кораблем?

– Совершенную правду, – улыбнулся Байрон.

После мгновенного колебания она тоже улыбнулась ему в ответ.

– Джилберт, – сказала она, – мне надо будет с тобой поговорить.

И вышла. Байрон смотрел ей вслед, пока Джилберт не дернул его за рукав.

– Вы голодны? Хотите пить, умыться? – спросил он. – Жизнь продолжается, а?

– Спасибо, да, – ответил Байрон Фаррил. Напряжение его спало. Он мгновенно расслабился и почувствовал себя удивительно хорошо. Она была красива. Очень красива.

Но Хинрику расслабиться не удалось. Мысли его лихорадочно путались. Он пришел к неизбежному заключению: это ловушка! Аратап прислал его, а значит, это ловушка!

Хинрик закрыл лицо руками, пытаясь успокоиться и унять биение сердца. Он знал, что надо делать.

Ночь приходит в свое время на все обитаемые планеты. Не через одинаковые интервалы, потому что известные периоды обращения колеблются от пятнадцати до пятидесяти двух часов. Это требует серьезного психологического приспособления от тех, кто путешествует от планеты к планете.

На некоторых планетах такие приспособления уже сделаны и периоды бодрствования и сна соответствуют биоритмам человеческого организма. На других планетах повсеместное использование кондиционированных атмосфер и искусственного освещения сделало вопрос о смене дня и ночи второстепенным. На многих планетах принято произвольное деление, игнорирующее обычную смену света и тьмы.

Но какими бы ни были социальные условия, наступление ночи всюду имеет серьезное психологическое значение, восходящее к существованию первобытного предка человека. Ночь – всегда время страха и неуверенности; заходит солнце – и вместе с ним уходит в пятки человеческое сердце.

В Центральном Дворце не было видимых признаков наступления ночи, но Байрон ощутил ее приход каким-то инстинктом, спрятанным в неизведанных закоулках сознания. Он знал, что снаружи чернота ночи едва нарушается редкими искорками звезд. Он знал, что рваная «дыра в космосе», известная как туманность Конской Головы (прекрасно знакомая всем Затуманным королевствам) закрывает половину звезд, которые иначе были бы видимыми.

И снова его охватило отчаяние.

После короткого разговора с Правителем он больше не виделся с Артемизией и понял, что жалеет об этом. Он с нетерпением ждал обеда – может быть, удастся поговорить с ней. Но ему пришлось есть в одиночестве, если, конечно, не принимать в расчет двух стражников, маявшихся у дверей. Даже Джилберт покинул его, по-видимому, чтобы пообедать в более подходящем обществе.

Поэтому, когда Джилберт вернулся и сказал: «Мы с Артемизией говорили о вас», его слова встретили мгновенную и заинтересованную реакцию. Это позабавило его, о чем он не преминул сообщить Байрону.

– А сейчас я хочу показать вам свою лабораторию, – объявил Джилберт и жестом отослал стражников.

– Что за лаборатория? – спросил Байрон без малейшего интереса.

– Я делаю там разные безделушки, – последовал уклончивый ответ.

Внешне это вовсе не напоминало лабораторию, скорее библиотеку с богато инкрустированным столом в углу.

Байрон неторопливо огляделся.

– Вы здесь делаете свои безделушки? А что они из себя представляют?

– Ну, например, специальные подслушивающие устройства, чтобы ловить шпионские лучи тиранитов. Это совершенно новая технология, их невозможно засечь. С их помощью я узнал о вас, когда о вашем появлении доложили Хинрику. У меня есть и другие забавные штучки. Мой визиосонар, например. Вы любите музыку?

– Не всякую.

– Прекрасно. Я изобрел инструмент, только не знаю, можно ли назвать его музыкальным. – Джилберт коснулся панели, и полка с книгофильмами скользнула в сторону. – Не очень надежный тайник, но меня никто не воспринимает всерьез, и у меня ничего не ищут. Забавно, не правда ли? Впрочем, я забыл, что вас ничто не забавляет.

Он вынул из тайника прямоугольный ящик топорной работы без полировки. Одна сторона ящика была усеяна маленькими светящимися кнопками.

– Не очень красив, – заметил Джилберт, – но разве в этом дело? Выключите свет. Нет, нет, никаких выключателей или контактов! Просто пожелайте, чтобы свет погас. Сильнее желайте! Вы очень хотите, чтобы свет погас.

Свет потускнел. Только с потолка исходило слабое жемчужное сияние, озарявшее их лица призрачными отблесками. Джилберт негромко засмеялся, услышав удивленное восклицание Байрона.

– Одна из шуток моего визиосонара. Он настроен на мозг, как личные капсулы. Понимаете, что я имею в виду?

– Если честно – абсолютно ничего не понимаю.

– На инструмент воздействует электрическое поле ваших мозговых клеток. Математически это очень просто, но, насколько мне известно, еще никому не удавалось втиснуть все необходимые цепи в ящик такого размера. Обычно для такой цели нужно пятиэтажное здание… Мой инструмент работает и в обратном направлении тоже. Я могу переключить его прямо на ваш мозг, так что вы будете видеть и слышать без глаз и ушей. Смотрите!

Вначале смотреть было не на что, потом Байрон уловил краем глаза какое-то слабое движение, В воздухе повис голубовато-фиолетовый шар. Байрон отодвинулся от него, но шар поплыл за ним. Байрон закрыл глаза – шар по-прежнему висел перед ним. Его сопровождала ясная, чистая мелодия; она была частью шара, вернее, шар и был этой мелодией.

Он рос, расширялся, и Байрон вдруг понял, что он расширялся внутри его мозга. Это был не цвет, а скорее цветной бесшумный звук. Он был ощутим, хотя и без участия органов чувств.

Шар поворачивался, переливался радужными оттенками, а музыкальный тон повышался, пока не повис над ним, как тончайший шелк… Потом вдруг взорвался, и цветные пятна разлетелись во все стороны, обжигая без боли.