И так до бесконечности. Белозеров упирался до последнего,
сыщики и следователь Ольшанский кряхтели и потели, и между предыдущим «и что?»
и последующим «ну ладно» проходил не один час. Иногда ночь, иногда сутки.
Допросы нельзя вести бесконечно, с одиннадцати вечера до семи утра
подследственный должен отдыхать, это святое и охраняется прокуратурой и
конвенцией по правам человека. Сыщикам тоже нужен отдых, кроме того, им нужно
время для сбора дополнительных улик, при помощи которых можно пытаться
протолкнуть упрямого Белозерова к следующему «ну ладно».
Наконец Сергей Иванович устал.
– С женой поможете? – безнадежно спросил
он. – Ребята маленькие еще, одни не справятся.
– Поможем, – с облегчением пообещал Коротков.
Да, все было так, как и предполагали Юра с Настей. Зотов не
обратил особого внимания на мальчишку, которого видел в загородном доме Игоря,
но лицо запомнил. И был чрезвычайно удивлен, заметив его рядом с собой в самом
центре Москвы. Мальчишка явно прятался, старался не попадаться на глаза, но
делал это неумело и неловко.
– Слава мне показал его и велел разобраться. Что-то ему
не понравилось. Ну я мальчишку выследил да и взял за горло. Он глупый был еще,
сразу дал понять, что знает чего-то. Выставиться передо мной хотел, наверное.
Дело было поздно ночью, на улице никого. Вот и все. Диктофон у него был, так я
забрал на всякий случай и Славе отдал.
– Сергей Иванович, а кто такой Левченко? – спросил
Юрий.
– Левченко? – несказанно удивился тот. –
Неужто и до него докопались? Или так спрашиваете, ради интереса?
Коротков зевнул и сладко потянулся.
– Ради интереса я, Сергей Иванович, сейчас домой пошел
бы спать, потому как загоняли вы меня, словно лошадь на мексиканском родео.
Через два дня Новый год, мне в аккурат в этом году дежурить выпало, а у меня
еще ни елки для сына нет, ни подарков. Так что ради интереса мне вообще-то есть
чем заняться. А ради службы приходится спрашивать про Левченко.
– Степаныч у них главным был.
– В чем главным?
– Да в компре той, которую они лепили. У него прямо
целое производство было вместе со сбытом, деньжищи такие делал – страшно
представить. Несколько точек организовал таких, как у Немчиновых, потом у него
еще были специальные люди, их «болталами» называли. Они знакомились с теми,
кого им указывали, и провоцировали на всякие антисоветские высказывания, а сами
записывали. Потом запись продавали. Мастера были – что ты! И не захочешь, а
генсека мудаком назовешь и сам не заметишь. Левченко в таких делах спецом был,
Слава рассказывал, что Степаныч с середины семидесятых компрой промышлял.
Бардаки-то уже позже появились, когда видаки пошли.
– Понятно, – протянул Коротков. – Значит,
Левченко был главным, а Зотов – старшим по бардакам?
– Не совсем так. Зотов только за Немчиновых отвечал,
над другими борделями свои старшие были.
– Ну а вы? Тоже участвовали?
– Меня Слава малолеток подбирать поставил. Вы не
думайте, я никого не запугивал и не принуждал, все по доброй воле было. Не
нравится – уходи, никто не держит.
– Ну и как, многие уходили?
– Да прямо-таки, уйдут они! Радовались, что так легко
можно подзаработать. Некоторые даже уходить не хотели, когда я их отпускал,
просили, чтобы еще работу дали. Что с них взять, бродяжки бездомные.
– Игоря Вильданова тоже вы нашли?
– А то кто же? Я. Слава как увидел его у Немчиновых,
так прямо весь затрясся. Мальчишка и правда забавный был, все время пел что-то.
Слава сказал, что такие одаренные раз в сто лет рождаются. Велел предупредить
его, когда буду эту партию отпускать.
– Предупредили? – спросил Юра.
– Конечно. За два дня. Слава специально приехал,
караулил у платформы, смотрел, как ребятки разъезжаются. Не хотел он, чтобы
Игорек знал, что он к бардаку причастен. У Немчиновых-то он во время этих… ну, мероприятий
никогда не светился, в закутке сидел да в щелочку наблюдал, так что Игорь его
там и не видел. Чистеньким в его глазах хотел быть, чтобы авторитет свой
поддерживать. Потому сейчас так все и обернулось. Не мог Слава взять да и
попросить Леру поговорить с дедушкой. Потому что Лера – она ж нормальная
девчонка, она обязательно спросит, а откуда вы, дядя Слава, про кассеты знаете?
Ниоткуда он знать этого не мог, потому и крутился как уж на сковородке, чтобы
ему хоть кто-нибудь официально о них сказал. Уж не знаю, почему так вышло, а
только звонил я Игорю, звонил, стращал, пугал, а он все таился от Славы.
– Что, Зотов сильно нервничал?
– Места себе не находил. Время идет, Левченко его
дергает, а дело не двигается. Скажите, а вы правда Степаныча привлечете? Или
так, впустую воздух сотрясаем?
– Не знаю, – честно признался Коротков. –
Доказательства трудно будет собирать. Вот вы нам все рассказали, а Левченко от
всего отопрется, и как быть? Вы хоть раз задумывались над тем, почему вам
известно о Левченко, а вы до сих пор живы? Не задумывались? Да потому, что
Левченко вас не боится, он знает, что доказать ничего невозможно, а то, что
можно, – за то не сажают. Он не глупее нас с вами, а осторожнее раз в сто.
Надо веские доказательства искать, а ведь столько лет прошло… Не знаю, Сергей
Иванович, удастся ли, а врать не хочу.
– Я так и думал, – горько вздохнул
Белозеров. – Что при советской власти, что при демократии – все одно, на
стрелочниках отыгрываетесь. Меня посадить – много ума не надо, а у меня жена
больная и двое детишек. Вы вот попробуйте такого, как Степаныч, посадить.
Только вряд ли вы захотите. А если и захотите, так он откупится, у него денег
столько, что можно все ваше министерство вместе с прокуратурой и судом с
потрохами купить.
Коротков внезапно разозлился.
– Каким бы ни был Левченко, он никого не убил. А вы
человека жизни лишили и, между прочим, не подумали ни о нем самом, ни о его
семье. Почему же вы требуете, чтобы вас жалели? Давайте лучше вместе Сашу
Барсукова пожалеем. Не хотите?
Лицо Белозерова стало замкнутым и отчужденным, и Юра
пожалел, что сорвался на демагогию. Не надо было… Но он так устал.
Настя Каменская спала, обняв мужа за шею и уткнувшись лицом
в его плечо. Ей снился странный и яркий сон. В этом сне с кинематографической
точностью воплотилось все, что ей рассказал Василий Петрович Немчинов. Она
видела, как он приехал на дачу, слышала, как он разговаривал с сыном и его
женой. Сын пребывал в состоянии нетерпеливого ожидания очередной дозы и не мог
ни о чем думать, кроме героина, поэтому легко впал в ярость и в запале
выкрикивал в лицо отцу страшную правду.
Она видела, как Немчинов стрелял, как падали тела сына и
невестки. Она видела, как он бродил по дому в поисках кассет. Он хотел найти их
и уничтожить, чтобы никто больше не узнал о грехах его семьи. Он знал, что
где-то вмонтирована записывающая аппаратура, но ничего в видеотехнике не
понимал. Поэтому решил сжечь дом. Что сможет найти – то найдет, а что не сможет
– пусть будет уничтожено огнем. Главное – спасти семью от позора, спасти
Лерочку, внучку любимую, спасти ее будущее. Кто причастен, тот будет молчать,
это Василий Петрович хорошо понимал. А больше никто не должен ничего узнать.