— Мы будем сдержанны и не станем реагировать на это. Мы не юссисси, к тому же мы и в самом деле заинтересованы во взаимовыгодном сотрудничестве с людьми.
Серримиссани явно не могла услышать этого разговора, но Эдди все равно вздрогнул.
— А ваш народ знает о том, что показывают у нас в новостях?
— Знает, но их это не особенно волнует. Все это происходит далеко, а у них много проблем, которые нужно решать здесь и сейчас.
— Значит, у нас и в самом деле много общего. — Ага, и ты этим пользуешься, чтобы их убивать. — Мы так же обращаемся с особями нашего вида. Люди не очень-то добры к незнакомцам.
— Мудрая предосторожность.
— Вы связываетесь напрямую с министром иностранных дел ФЕС?
— Не так, как с вами. Он пишет мне общие фразы, я пишу ему общие фразы — все эти громкие слова о технологической помощи и взаимопонимании. Не думаю, что пришло время для разговора в реальном времени, как вы это называете. По-моему, вокруг него множество людей, которых я не вижу, но которые проверяют каждое его и мое слово.
— Вы совершенно правы.
— А с вами такой проблемы нет.
— Я журналист. Журналисты — не те люди, которых заботит счастье политиков. Скорее, даже наоборот.
Если бы Юал был двуличной лисой, Эдди бы не мучился так. Он еще не разобрался, склонны ли исенджи, подобно людям, играть в грязные игры, или же они, как вес'хар и юссисси, искренни до агрессивности и не лгут не только потому, что не умеют, а потому, что не считают нужным.
Лисы. Если Эдди суждено вернуться домой, он будет по-другому относиться к животным. Может, и у лисиц найдется, что ему сказать…
— Нам понятен ваш естественный страх перенаселения, — сказал Юал. Это наверняка для камеры. — Уверяю вас, ваша планета — не наша цель. Мы хотим перенять ваши технологии, чтобы решить свою проблему. Мне бы хотелось, чтобы люди перестали читать книги господина Уэллса.
Эдди засмеялся.
— Он тоже был журналистом. Вот такие мы зверушки.
— У вас, наверное, принято создавать проблемы. — Юал издал звук, похожий на серию быстрых и громких глотков.
— Вы не станете возражать, если я запишу нашу беседу?
Юал взглянул на него с удивлением. Наверное. На самом деле сказать сложно — у исенджи нет глаз как таковых.
Приятно иметь дело с профессионалом. Ключ к самоуважению — самосознание. Пока ты знаешь, что идет игра, все в порядке. Юал это знал.
Раздался тонкий стеклянный звон. Одна из бусин Юала покатилась по хорошо отполированному полу. Эдди небрежно ее подобрал. Внутри виднелся обломок пера.
— Да, секущиеся кончики — досадное дело. — Эдди протянул бусину на ладони, страстно желая, чтобы Юал не взял ее обратно.
— У меня еще много, — сказал Юал. — Возьмите себе. Кажется, вы называете это «корунд». В последние годы мы вплотную занялись разработкой одного крупного месторождения.
— Рубины? — Эдди растерялся. На ладони лежал неграненый камень, даже не обточенный в кабошон. Таких Эдди прежде не видел. Наверное, те зеленые — изумруды… — Спасибо. Только не рассказывайте об этом другим людям, ладно? Это воздействует на наши самые низменные инстинкты.
Он зажал камень в кулаке и разжал его только тогда, когда вместе с Серримиссани ждал машины у входа в министерство. Тогда он снова задышал нормально. Серримиссани смотрела в другую сторону, но когда Эдди щелкнул крышкой пробирки, резко обернулась к нему.
— Взгляните, что мне дал Юал, — проговорил Эдди, не имея другого выбора.
Серримиссани оглядела его с ног до головы, как будто искала улики его участия в каком-то преступлении. Это напомнило Эдди о Шан, которая всегда видела, что происходит вокруг, даже если в этот момент смотрела тебе прямо в глаза. Копы умеют.
— И все? — бросила Серримиссани и влезла в машину до того, как Эдди удалось придумать ответ. Он ждал, что ее раздражение выльется в лекцию о том, что вмешиваться в дела других народов нехорошо, но она просто просматривала какой-то текстовый файл, время от времени зевая — с легким вздохом и щелчком челюстей. Как лисица.
Она ни на чьей стороне, и принимать решения он должен сам. И оправдывать их тоже.
— Я, знаете ли, никогда не прыгал с парашютом, — заметил Райат.
— Заткнись, — бросил ему Баренкоин. Одноразовые костюмы висели на выдвижной перекладине, готовые к выбросу в открытый космос при открытии соответствующего люка. Линдсей чувствовала себя куколкой тутового шелкопряда, которая ждет, что ее вот-вот бросят в кипящую воду. Она настояла бы на том, чтобы отключить передатчик связи между костюмами, но им нужно было слышать друг друга.
Еще у них в распоряжении были старые рации — никакого ИИ или автоматического переключения режимов. Линдсей очень надеялась, что в нужный момент сможет вспомнить, как с ними управляться.
Похоже, Баренкоину удалось прекратить ворчание Райата. Он отличался удивительной даже для морпеха грубостью, а еще безжалостно подкалывал Беннетта. Наверное, нервы.
— Тридцать секунд до выброски, — сказал в наушниках голос пилота.
Я умру, подумала Линдсей.
— Двадцать секунд.
Я не вернусь. Как я раньше не подумала?!
— Пятнадцать секунд.
Зациклилась на одном. Эдди, прости меня.
— Десять.
Но в конце концов…
— Девять. …я буду…
— Восемь. …с Дэвидом.
— Семь.
— Эд, помоги, — сказал Баренкоин.
— Шесть.
— Эд, я хочу писать!
— Пять.
— Пробкой заткни.
— Четыре.
— Эд, мы еще здесь?!
— Три.
— Да пошел ты, Март.
— Два.
— Заткнитесь, — рявкнула Линдсей.
— Один. Зеленый свет. Пуск. Ей показалось, что она падает.
Пена брызнула внутрь костюма, и через несколько секунд Линдсей оказалась в мягкой, но надежной колыбели из полисиликата. Она еще падала, хотя мозг говорил, что, должно быть, уже приземлилась. Она видела тонкий трос, который привязывал ее к майале. Если бы она собралась с духом и обернулась, то увидела бы Беннетта и остальных, которые, как бусы, были нанизаны на тот же трос.
Человеку нужен пол. Нужен даже больше, чем представление, где верх, а где низ.
Не полет, не катапультирование из кабины самолета, не выход в открытый космос со страховкой, а что-то совершенно иное — абсолютный физический ужас, который только усиливался оттого, что Линдсей не ощущала гравитации.
Лишь бы не стошнило. Она закрыла глаза. Каждый костюм имел автопилот, но доверять ему трудно, когда ты упакован в пластиковый мешок с пеной и все твои мысли только о том, как бы он не сгорел от трения в атмосфере. Она слышала почти непринужденную болтовню ребят. Баренкоин перестал дразнить Беннетта — все были заняты.