Они не испытывали ни малейшего желания бродить в гордом одиночестве по пустынным залам магазинов, слушая гулкое эхо собственных шагов.
Газеты пестрели заголовками, пугая самым жарким летом в истории города.
С балкона своей квартиры одна из девочек внимательно наблюдала за тем, что творится в соседском садике. Его освещало солнце, дробившееся на голубой глади бассейна… Его поверхность подергивалась рябью, напоминая пульсирующие извилины на полушариях мозга.
Дом внизу целый день пустовал.
В бассейне — ни души.
Даже на подъездной дорожке ни одной машины.
Сверху ей все было отлично видно.
— Можно пойти в городской бассейн, — засомневалась по телефону подружка.
— Еще чего! С мелюзгой в одной луже!
— А если поймают?
— Подумаешь. Поорут и перестанут.
— И то правда. За плавание в чужом бассейне в тюрьму не сажают.
— С тобой все в порядке? — спросил Пол. — Я переволновался.
— Все прекрасно. — Диана тронула пальцем висок, в который ее стукнуло зеркалом. Ни следа. Даже не покраснело. Так что все отлично. И будет еще лучше. А та девушка, с которой она его видела… Та, что шла, сунув руку в задний карман его брюк и заглядывая ему в лицо… Да не было никакой девушки.
В последнее время ей часто стало мерещиться бог знает что.
Это все гормоны.
А может, зрение. Ей нужны не солнечные очки, а настоящие, с диоптриями.
Надо сходить к врачу.
Пол с явным облегчением рассмеялся.
И тут они услышали вопль.
Пронзительный крик слышался с кухни, и оба кинулись туда. Пол добежал до двери первым, и та захлопнулась за ним прежде, чем Диана успела проскользнуть в дом. На короткий миг помещение кухни предстало перед ней увиденным через москитную сетку — разделенным на крохотные клетки, словно раздробленным на молекулы, как если бы некий физик-экспериментатор вознамерился разъять материю на составные части и сложить их заново.
Эмма стояла спиной к кухонному столу, бросив на пол рюкзачок с Белоснежкой. Рукой она зажимала рот и испуганно таращилась широко открытыми глазами.
— Что случилось? — закричал Пол и слегка тряхнул Эмму за плечи. Диане показалось, что он не столько обеспокоен, сколько раздражен.
Она подлетела к дочери и отпихнула мужа в сторону.
— Что с тобой, девочка моя? — Она осторожно отвела ручку Эммы от лица с по-прежнему синими губами.
— Не хочу! Не хочу! — Эмма затрясла головой. Из глаз брызнули слезы. — Не хочу! Не надо! Не хочу!
Она ткнула пальцем в миски, поставленные Дианой для кота. Обе опустели.
— Чего ты не хочешь? — не понял Пол, переведя взгляд на миски.
— Я его видела, — сказала Эмма, продолжая трясти головой. Она растрепалась, и в лучах предзакатного солнца каждый светлый волосок четко вырисовывался на фоне мириад пылинок, что всегда кружат вокруг людей, обычно невидимые — целые галактики и вселенные, целые звездные скопления, которые мы, не замечая, вдыхаем и глотаем. — Это не Тимми. — Эмма осела на пол и, уткнув лицо в ладони, зарыдала. Она сидела, раскачиваясь, в ореоле светящихся пылинок, и плакала взахлеб.
Пол опустился на плиточный пол рядом с ней, приобнял ее и поднял на ноги. Эмма вырвалась и стукнула его кулаком в грудь. Он сжал ее плечи, и она стала пинаться ногами.
— Это не Тимми! — кричала она. — Пусть уходит! Выгони его!
— Конечно это не Тимми. — Пол тоже почти кричал. — Тимми умер. Это совсем другой черный кот. Бродячий кот.
Выпустив Эмму, он с подозрительным прищуром посмотрел Диану:
— Ты что, сказала ей, что это Тимми?
— Разумеется, нет. Я не говорила ничего подобного.
Кот неторопливо вошел в кухню, спокойно огляделся, не обращая внимания на шум, и уставился на свои пустые миски.
Эмма сжалась в комок и снова закрыла лицо руками.
— Уберите его отсюда.
Но нахальное животное, словно дразня девочку, подкралось к ее ногам, склонило лоснящуюся голову и принялось тереться о щиколотку.
Эмма открыла рот, но не вымолвила ни слова. Она молча смотрела на кота, который все терся и терся мордочкой о ее ступню. Он тихонько замурлыкал, и Диана подумала: вот и ладно, Эмма успокаивается, она смирилась с тем, что это новый кот…
В этот миг Эмма без сил сползла на пол, открыла все еще синегубый рот и издала такой ужасный вопль, что Диане пришлось заткнуть уши.
Пыль
Рядом с ней в темноте был Пол. Но он мог оказаться кем угодно.
Как и она сама.
После ужина она сменила постельное белье, и теперь простыни пахли не их кожей, а смягчителем воды, ополаскивателем и сухими цветами. Пол включил свет со своей стороны:
— Диана, нам надо поговорить.
Она перегнулась через него и погасила свет.
— Диана! — запротестовал он.
— Чтобы разговаривать, свет не нужен.
Пол уронил голову обратно на подушку. У нее перед глазами, там, где на сетчатке отпечатался свет лампы, вспыхивали какие-то чашки с блюдцами.
Она зажмурилась, и они заплясали перед ней в темноте — горящие чашки с блюдцами, медленно уплывающие вдаль, где темнел сад с переломанными цветами.
Чаепитие в аду.
— Это по поводу сегодняшнего… — начал Пол. — Ты видела девушку?
Он замолчал. Диана ничего не ответила. Окна в спальне были открыты. Вечер выдался теплый, стояла полная луна. Глаза уже чуть привыкли к темноте, и стало видно, что через затянутое сеткой окно в комнату льется лунный свет. Недвижно повисшие белые шторы превратились в воздушные колонны, пронизанные лунным светом. Из мастерской, где она на ночь заперла Тимми, оставив ему воды и еды, было слышно, как тот с подвываниями мяукает, пытаясь выбраться. Такая ночь для кота — сущий подарок: мягкая, ясная, полная теней и шорохов, напоенная ароматом кошачьей мяты.
— Нет, — ответила Диана.
Пол вздохнул. Разочарованно? Огорченно? Она не поняла.
— Мне бы очень не хотелось, чтобы ты подумала…
— Не подумала.
Снаружи, за окном, раздавались какие-то шорохи, словно кто-то пробирался по густой траве, хотя она точно знала, что траву совсем недавно подстригли.
Как будто лошадь жует сено. Или кто-то машет косой. Диана прислушалась. Нет, просто муж заснул, и это звук его дыхания, знакомый и привычный.
Девочки не сомневались: стоит им в разгар неподвижного жаркого дня нырнуть в стерильные объятия хлорированной воды, и сразу станет ясно, что это единственно правильный и уместный поступок.