В его глазах, в осунувшихся, заострившихся чертах лица, в белой ниточке дрожащих губ — в них поселилась странная пустота, выражение безысходности. Он уже смирился с мыслью о том, что будущего не будет. Ему казалось, что там, на обломках тупоносой машины, среди разорванных в клочья человеческих тел, он потерял право на жизнь.
Он не бравировал. Он отдал себя этому единственному, как казалось, бою. Он чувствовал, как сгорает, сплевывается вместе со сгустками когерентного света его разум, как больно отдается внутри каждый взрыв, каждое безвольно кувыркнувшееся из–под оседающих обломков стен тело в бронескафандре.
Издали, глядя на неровную, прихрамывающую походку «Беркута», на взрывы, разлетающиеся обломки, куски разорванных лазерным огнем боевых планетарных машин, которые тщетно пытались преградить ему путь к десантно–штурмовым модулям, наконец, на сами орбитальные челноки, которые уже виднелись в конце главного проспекта столицы Дабога, у северной дорожной развязки, — глядя на это, могло показаться, что на городских улицах идет противостояние техники… но на самом деле здесь мерялись силами души тех, кто управлял ею.
Игорь больше не видел крови. Он наблюдал лишь ошметья машин, в лучшем случае — промелькнувшее в сполохе взрыва, высвеченное им тело в серой камуфлированной броне, но он помнил о ней.
Вокруг десантных модулей он заметил суету, и опять, где–то сбоку, на краю зрения, промелькнули и исчезли средь руин рухнувшего дома странно знакомые фигурки.
Он попытался увеличить скорость «Беркута», но тщетно. Поврежденные ступоходы едва двигались, сопровождая каждый такт движения зубовным скрежетом посеченных осколками приводов.
Модули приближались слишком медленно, будто были зафиксированы замедленной съемкой. Игорь посмотрел на экраны, заметил в оптическом умножителе, как медленно закрывается рампа одного из челноков, и со страшным, нечеловеческим спокойствием нажал на спуск обоих лазеров.
На загривке «Беркута» опять что–то заискрило. Правый лазер сплюнул штук пять бледно–рубиновых молний, которые с шипением рассекли влажный воздух и осыпали броню крайнего модуля ослепительными вспышками брызнувшего по сторонам расплавленного металла.
В ответ тяжело загрохотало несколько орудий. Из–за крайних аппаратов, вырвавшись по крутой дуге, чиркнули в небеса и упали тяжким, сотрясающим землю дождем два ракетных залпа.
Один из разрывов лег перед самой рубкой. Игорь даже не зажмурился. Он видел, как вздыбился мокрый асфальт, приподнятый оранжево–черным султаном титанического разрыва, что–то гулко и сильно ударило в броню «Беркута», и его правый ступоход внезапно начал подламываться…
Ну вот и все…
Он чувствовал себя безумно уставшим…
Рубка покачнулась, кренясь набок. Пальцы Игоря, онемевшие на гашетках, в последний раз судорожно сжались, посылая неприцельный залп в сторону суборбитальных кораблей, но, вопреки всему, покалеченный «Беркут» не упал. Кренясь, он оперся своей задней частью на руины здания и застыл в этой нелепой для машины позе. Из перебитых сервоприводов развороченной конечности толчками била зеленая гидравлическая жидкость.
Игорь посмотрел через уцелевший триплекс рубки в сторону модулей.
Один из них горел, прошитый в нескольких местах лазерным залпом. Остальные тоже казались объятыми огнем, и, присмотревшись, Игорь понял — почему.
Они улетали. Бежали назад, в космос, бросая
тех, кто не успел к моменту старта, не заботясь даже о людях, что выпрыгивали из пораженного челнока.
Маленькие фигурки выпрыгивали из зева распахнувшейся вновь рампы, откатывались в сторону, отбегали, и Игорь вдруг с удивлением понял, что их тут же окружают другие, те самые, которые показались ему смутно знакомыми.
Часть из них, спотыкаясь и падая, бежала к его «Беркуту», размахивая руками и что–то крича.
Звук их голосов естественно заглушал рев набирающих мощь планетарных двигателей.
Уцелевшие в бою модули один за другим отрывались от обожженной, изуродованной земли Дабога, взмывая на огненных столбах в черные, клубящиеся небеса планеты.
Присмотревшись к фигуркам, бегущим к его машине, Игорь вдруг понял, почему они кажутся знакомыми. Он узнал не людей, а их экипировку.
Это были люди, одетые в старые, давно ставшие музейными экспонатами скафандры высшей биологической защиты. Это они окружали сдающихся захватчиков из пораженного лазерным огнем «Беркута» десантного модуля.
Значит, он был не один… Значит, люди успели спуститься в старые бункера… Значит… Значит…
Второй раз за эти страшные сутки и последний раз в жизни Игорь плакал.
Снизу кто–то уже барабанил в заклинивший люк.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЕЧЬ ПОЛЫНИ
Глава 5
Дабог. Восемь месяцев спустя…
– «Валькирия», здесь «Дабог–3», ответь!.. Пилот орбитального штурмовика одной рукой коснулся тонкой дуги коммуникатора с укрепленным на конце микрофоном.
— На приеме… — лаконично ответил он, не отрывая глаз от показаний множества приборов, которые располагались в тесной рубке управления на скошенных, огибающих противоперегрузочное кресло панелях.
— Новые данные. Звено «Фантомов» на орбите три–шестнадцать–семь. Повторяю, ТРИ… ШЕСТНАДЦАТЬ… СЕМЬ…
— Принял.
Связь отключилась.
Долгий диалог между планетой и штурмовиком исключался. Узкий, направленный луч передатчика пропал, как только был передан необходимый минимум информации.
Причина тому была самой прозаической — пошел восьмой месяц с того момента, как планету блокировал вражеский флот в составе шести космических крейсеров.
Игорь Рокотов опустил на забрало гермошлема дымчатый фильтр.
Приближался критический момент. В другое время он бы не стал бегать от звена «Фантомов», но сегодня у него было иное задание. Слишком важное, чтобы ввязываться в драку на орбите.
Взгляд вниз и вбок показал ему почти что всю панораму системы.
Как всегда, сердце сжалось от этой картины, хотя за восемь месяцев войны пора бы сжиться с той болью, которая притаилась в груди и предательски ждет такого вот момента, чтобы укусить за сердце…
Красная луна вращалась вокруг черной планеты…
Раньше планета была зеленой, а ее луна — желтой.
Раньше… «Раньше» уже не было… Оно перестало существовать с того момента, как на города Дабога обрушились первые орбитальные бомбы.
Сейчас внизу, под покрывалом пепельной атмосферы, царил лютый холод ядерной зимы. Казалось бы, с наступлением катастрофического похолодания этот мир должен был утратить всякую стратегическую ценность, ведь жизнь неумолимо покидала его. Мертвые, обугленные деревья трещали от мороза, протягивая к пыльному небу свои иссохшие, вымороженные сучья. Если на Дабоге еще теплилась какая–то жизнь, то она забилась под землю, в стылый бетон эшелонированных в глубь бункеров, туда, где дышат последние термоядерные источники энергии планеты.