Гавань Семи Ветров - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Воронин cтр.№ 29

Этот бред сивой кобылы лился плавно, без повторов, хотя где-то в первой трети фразы Денис уже полностью утратил над ней контроль и начисто забыл, что собирался сказать. Оставалось только надеяться, что где-нибудь ближе к концу тирады мысль выкристаллизуется сама. А тюремщик слушал эту ахинею открыв рот и чуть ли не пуская слюни от удовольствия. По всей видимости, среди этих стен было не слишком много мастеров изящной словесности.

— … и мое нахождение здесь в столь плачевном виде должно со всей определенностью означать, что у его светлости были все основания полагать, что с моей стороны был возможен совершенно недопустимый…

Челюсть тюремщика отвисала все больше и больше, глаза начинали подергиваться поволокой. Денис подумал, что еще немного, и дохляк окончательно впадет в ступор. Впрочем, сам он к этому времени уже выдохся, да и язык, похоже, намеревался объявить забастовку, намертво присохнув к нёбу.

— … а потому я готов лишь склонить голову пред беспредельной мудростью его светлости.

Денис с облегчением перевел дух, с удовольствием наблюдая, как на лицо тюремщика постепенно возвращается осмысленное выражение.

— Я вижу, — несколько неуверенно начал тот, — что и вам знакома речь благородного сословия, что отличается от грубого мужицкого говора, как песнь соловья от кваканья лягушки. Ибо думал я, что предо мною не более чем мужлан, единственною ипостасью которого является лишь махать железом.

Жаров вздохнул. Мысленно — так, чтобы собеседник этого не заметил. Что ж, передышка была мала, но и то хорошо.

— Увы, друг мой… — Назвать тюремщика другом было по меньшей мере глупо, но «высокий штиль» того требовал. — Увы, умение владеть презренным металлом всегда было мне чуждо, ибо истинное величие лишь в полете мысли, в умении осознать свою причастность к прекрасному…

Разумеется, Жаров понимал, что несет чушь. И к тому же «презренный металл» вроде бы всегда был синонимом золота… или это только в его родном мире? Вполне возможно… да и не так уж важно. Главное, что тюремщик воспринял данную идиому как должное.

Разговор тек плавно, тюремщик, назвавшийся Игнасиусом Курфом, откровенно наслаждался велеречивым собеседником, именовал его теперь не иначе, как «уважаемый», и даже позволил тому глотнуть воды из небольшой глиняной плошки, чем еще больше расположил к себе Жарова. Тот и впрямь был готов видеть в тщедушном человечке родственную душу — по крайней мере до тех пор, пока этот уродец сидит здесь и болтает, остается возможность выудить из него что-нибудь действительно полезное. Вопрос только в том, как отделить зерна от плевел, как извлечь крупицы нужной информации из вороха цветистых оборотов и витиеватых сравнений.

— … не всегда был отягощен сиим неблагодарным занятием, ибо вы, уважаемый, понимаете, что должность главного смотрителя баронских тюрем отнюдь не то место, где можно во всем блеске проявить незаурядные способности. А ведь было время, когда в моем ведении была несравненная библиотека замка Флур. И скажу я вам, уважаемый, что многие благородные дома могли бы гордиться и втрое меньшим собранием уникальных рукописей и редчайших инкунабул. Однако же жизнь, по воле Светлой Эрнис, совершает иногда странные повороты, повергая возвышенные души в темные пучины…

— И это великой жалости достойно! — вставил Денис вычитанную где-то фразу. Она оказалась очень даже к месту.

— Увы, в недобрый час задушил один из узников, не осознающий необходимости смирения и послушания, моего предшественника на этом скромном посту, — горестно покачивая головой, сообщил Игнасиус.

Денис подумал, что если предшественник библиотекаря был хотя бы вполовину столь же многословен, то лично он душой и телом солидарен с упомянутым душителем. Что ж, теперь надо что-то сказать… поддержать разговор.

— Мне горько осознавать, что все великолепие библиотеки замка Флур навеки останется недосягаемым для меня, — патетически проворковал Денис, одновременно мечтая оказаться подальше и от замка, и от библиотеки, и от ее хранителя вкупе с хозяином. — Думается мне, что и сам этот замок есть величайшее творение искусства, ибо вижу я, что кладка стен этих несет на себе печать великого мастерства…

Ничего такого, ясное дело, в мрачной каменной кладке Жаров не видел. Просто вспомнились вдруг слова Таяны, как-то вскользь оброненные, что гномы являлись наиболее почитаемыми строителями в Империи. И неудивительно было, что все благородные господа, кто дела ради, а кто из одного лишь желания пустить пыль в глаза окружающим, всячески стремились завлечь немногочисленных подземных жителей, готовых за полновесное золото вкалывать на поверхности, на постройке своих родовых гнезд.

Как оказалось, он попал в точку.

— Сразу видно знатока, уважаемый, сразу видно! — чуть не взвыл от восторга экс-библиотекарь. — И ум ваш пытливый не подвел, в самом деле не человеческие руки обтесывали камень что лег в нерушимые стены великого замка Флур…

И пошло-поехало… Видать, брошенная наугад фраза затронула какую-то плотину в душе Игнасиуса Курфа, пробив ее навылет, — и теперь из тощего извергался неиссякаемый фонтан красноречия. Жарову же оставалось с тоской корить себя за неосторожные слова и, сдерживая зевоту, ждать окончания кажущегося бесконечным монолога.

В течение ближайшего часа он узнал массу фактов из жизни благородного барона Берга ди’Флура, построившего замок в незапамятные времена. Барон, при жизни прозванный Хитрецом, имел массу достоинств помимо умения недурственно владеть оружием. Где лестью, где подкупом, где запутанными интригами, а где и прямой силой барон Берг сумел существенно расширить доставшиеся ему от отца крошечные владения и в достаточной мере набить свои сундуки золотыми монетами, чтобы иметь возможность пригласить гномов для строительства величественного замка, которому надлежало стать на века пристанищем славного рода ди’Флуров.

Он же начал и собирать библиотеку, о которой заговорили уже лет через двадцать. Последующие поколения, как это обычно и происходит, вели себя по-разному. Кто пополнял собрание книг редкими экспонатами, а кто и порядком прореживал уникальное собрание сочинений… Но одной лишь тягой к литературе таланты барона не исчерпывались.

Одним из чудачеств барона как раз и была эта тюремная камера, с легкой иронией названная им последней обителью. По всей видимости, барон понимал, что рано или поздно один из его сыновей, не желая ждать наследства, захочет убрать папулю куда-нибудь с глаз подальше. А потому и была построена величественная башня, построена гномами — и за немалые деньги. И барон издал указ, гласивший, что единственная камера новой тюрьмы предназначена лишь для людей благородной крови, своим бесстрашием, мудростью или иными талантами достойных окончить свои дни в зачарованном гномьеи магией застенке.

Была в этих стенах магия или нет, о том доподлинно было неизвестно. А вот что было известно точно, так это тот факт, что, дожив до седых волос, барон и впрямь не на шутку увлекся черной магией, якшался чуть ли не с демонами и вообще вел образ жизни, отнюдь не подходящий для человека благородного сословия.