– Сердце подсказывает мне, Даня, что мы еще встретимся с ней.
– Вы так думаете, док? – встрепенулся Даня и пару раз попытался схватить бумажку, но доктор, играя с ним «в собачку», резво отдергивал ее.
– Посуди сам, – почти торжествующе говорил он при этом, – ее тело нетленно. Вокруг нее была устроена политическая шумиха. Ее, как мученицу, выставили напоказ перед телезрителями. Обо всей этой истории не перестает трещать киевская пресса… Она не может просто исчезнуть!
– И мы… Мы снова отправимся…
Блюмкин нахмурился.
– Это настолько опасно, что я бы предпочел пока даже не задумываться над этим. Даня разволновался.
– Доктор, – забормотал он. – Док, пообещайте мне…
Блюмкина спасла вошедшая с подносом Маша. Он сделал вид, что поправляет подушку, а сам запихал вырезку Даниилу в наволочку. Потом они выпили. Даня тянул напиток через соломинку, а доктор предпочел выпить стоя. Затем он бодро пожелал Даниилу выздоровления, пообещал зайти попозже и уковылял обратно в номера, работать над заказанным «Paris Soir» материалом.
Оставшись наедине с фотографией, Даниил Сакулин почувствовал, что хочет поспать. Закрыл глаза и представил, что Русалочка лежит рядом и обнимает его. Но боже! Рука ее тепла. Так, будто нагрелась возле камина. Или после ванной. Это рука какой-то живой девушки. Девушки, с которой доктор сидел на террасе. Девушки, которую сам он живой никогда не видел, но ради которой готов был вновь пробраться в Киев. Даня почувствовал эрекцию, поднял свою слабую руку и попытался сжать пальцы в кулак, но гипс ему этого не позволил.
– Бесполезно, – констатировал он и тяжко вздохнул.
* * *
Семь недель длилось их больничная эпопея. Доктор писал свою статейку, мысли его разрастались, как дерево, приобретали все более и более философский оборот, пока, наконец, он не осознал, что уходит с головой в полномасштабный трактат о России, и о ее связи с Космосом. Даня быстро шел на поправку. Однажды вечером, когда беженцы обедали в ресторанчике, располагавшемся в отеле, где поселился доктор, к их столику подошел большой человек в клетчатом костюме.
– Боже мой! – сказал он, пялясь на Блюмкина. – Неужели это действительно вы?
Здоровяк обратился по-русски и очень по-свойски. Одет он был модно, но в тоже время как-то неопрятно. На шее его красовался шелковый бант. Он был умеренно пьян и держался непринужденно. Лицо с торчащими в стороны усами и плоскими широкими зубами выдавало в нем балагура. Даня с Машей смотрели на доктора и ждали его реакции.
– Простите, не припомню, – сказал тот сдержанно.
– Ну, конечно! – воскликнул человек. – Откуда же вам меня помнить? Если я не ошибся, вы – доктор Блюмкин, а это ваши спутники со станции «Русь»?
– Верно, – так же сдержанно ответил доктор.
– Я наслышан о ваших злоключениях, – сказал человек, подсаживаясь к их столику. – Я внимательно следил за вашей судьбой через Интернет с тех самых пор, как вы покинули Киев.
Друзья украдкой переглянулись. Встреч с киевлянами они хотели меньше всего. Человек, похоже, почувствовал их настороженность и хлопнул себя по высокому потному лбу.
– Простите, ради бога! – сказал он, все еще улыбаясь. – Я не представился. Граф Недоговоров, к вашим услугам. Иннокентий Викторович Недоговоров.
Доктор, что-то припомнив, замер, затем, как бы не веря своим глазам, прищурился и помотал головой.
– Постойте-постойте, – сказал он гостю, – вы, случайно, не родственник ли знаменитого генерала ракетных войск и барда Недоговорова?
– Ну, конечно! – воскликнул земляк. – Вы говорите о моем сводном дяде. Все детство я слушал его дурацкие песенки. Помните:
«Заходит в наши кущи
садовник всемогущий…»
Доктор, сведя косматые брови, подпел ему:
«Осматривая деревца,
он хочет там повеситцá…»
И, хихикая, они закончили дуэтом:
«Он ищет место
ищет место
ищет место
для кон-ца!»
Оказавшись в компании бесталанных исполнителей, Даня стыдливо окинул взглядом ресторанчик и увидел, что иностранцы, перешептываясь, пялятся на их столик. Граф, допев, сладко вздохнул и молвил:
– Ах, этот старый добрый шансон. Сколько воды уже утекло, а вся Россия до сих пор поет это. Сам я тоже творец, но моя поэзия рождается на холсте. Я художник, работаю над циклом картин «Дружеские отношения Тургенева с певицей Виардо на пляжах Франции». Поэтому-то я и здесь, уже третий год. Ищу, так сказать, вдохновение на местах событий. Да и вообще, признаться, надоели мне уже эти монархисты, федералы и республиканцы. Никто из них не заботится о России. Всем им нужна только власть.
– Смело, – заметил доктор.
– А, – махнул рукой граф. – Смело было бы встать в полный рост там, – указал он почему-то вверх, – на дворянском собрании, и высказать это. А здесь, в свободной стране, такой смелости грош цена. Хотя я себя не виню. Я – художник, и мое дело – творчество. Я хоть и вхож к Его Величеству, но на самом деле аполитичен. Вы же не понаслышке знаете, как ни в чем не повинных людей используют в грязных, более того, кровавых политических баталиях. Хотите посмотреть мою последнюю работу? – резко перепрыгнул он на другую тему.
– Само собой, – сказал доктор после короткого замешательства.
– Официант, счет! – громко выкрикнул граф и вновь обратился к Блюмкину: – Надеюсь, вы позвольте мне заплатить?
– Ну что вы… – попытался возразить доктор.
– Нет, нет, нет, – помотал головой граф. – С сегодняшнего дня вы в этой стране – мои гости.
Рассчитавшись за обед, Недоговоров подал сигнал по мобильному телефону, и к дверям отеля подкатил огромный угловатый, чем-то напоминающий карету серебристый «бентли». Усадив друзей в просторный салон, граф повез их в свое загородное имение.
* * *
Дом Недоговорова находился в небольшом селении Монтайю в холмистой долине на северо-западе от Марселя. Едва ли это можно было назвать дворянским гнездом, скорее, чем-то вроде салона. Здесь в вечном бардаке перманентно шиковала русскоязычная богема. Даже сам хозяин имения не всегда знал, что за выставка или концерт проходит тут в данный момент. Серьезные музыканты и художники собирались в этом местечке отдохнуть, пообщаться и как следует выпить за здоровье графа, те, что помельче, – потусоваться в обществе «серьезных».
Ознакомленные с помпезными, но довольно-таки скучными работами и эскизами хозяина из цикла «Тургенев на пляжах Франции», Аркадий Эммануилович, Даниил и Маша были приглашены на ужин. А за ужином граф был так любезен, что предложил им остаться у него на неопределенный срок. «Только в моем доме вы сможете как следует оправиться от перенесенных вами потрясений, – говорил Недоговоров, – и начать новую жизнь. Тем более что среди наших гостей нередки и именитые персоны, которым наверняка будет любопытно повстречаться с космическими героями лично…»