— Прекрасно. — Мишка повернулся к Вадиму. — Странные ребята со мной у входа столкнулись. И меня знают, и тебя. Так и сказали: мол, вы тот самый знаменитый журналист, а ваш друг Вадим Лаптев — историк, в госбезопасности работает.
— Ты работаешь в КГБ? — удивилась Маня.
— Нет, с чего бы… Историю в универе преподаю.
После армии ему действительно предлагали поступить в школу КГБ для офицеров запаса, но Вадим предпочел аспирантуру.
— В общем, я им сказал, что мы кофе пить будем, — продолжал Шенберг. — Обещали заглянуть.
Вадим моментально забыл о приятелях Мишки — очень уж хотелось поболтать с Маней, которую не видел два года. К сожалению, за столик подсели ее предки — папаша Ефим Евсеич, он же директор Дома книги, и дедушка Евсей Аронович. Старцу было за восемьдесят, но голова пока работала, угрожая долгими монологами на все мыслимые темы, потому как патриарх рода Мозырских круглосуточно сидел возле телевизора.
Маня тоже заскучала и шепнула одноклассникам: дескать, надо делать ноги. Ей объяснили, что закуска-выпивка уже закуплены, поэтому остается лишь выбрать, куда движемся — в двухкомнатную Вадима или в трехкомнатную Мишки. Поскольку Мишкина супруга Надюха была на четвертом месяце, решили не беспокоить ее и при первой же возможности стартовать в сторону микрорайона.
Они уже приготовились просить прощения и бежать, когда к их столику подошли двое парней, которые откуда-то знали Шенберга. Высокий книголюб в брезентовом плаще, не без труда выдавив улыбку, произнес:
— Здорово, Лаптев. Не узнаешь Петровича?
Машинально пожимая большую стальной крепости ладонь, Вадим пытался вспомнить собеседника, но ни лицо, ни хрипловатый говорок не вызывали никаких ассоциаций. На всякий случай он осведомился, не служил ли Петрович в Сталинградском гарнизоне, и Петрович охотно подтвердил: дескать, да, приезжал с командой из Астрахани, тогда и пересеклись. Его спутник, человек постарше тридцати, напяливший очень плохой костюм в ужасную полосочку, задержав тяжелый равнодушный взгляд на Ефиме Мозырском, сказал Вадиму:
— Товарищ Лаптев, мы видели на прилавке вашу книгу. Не откажите надписать автограф.
— Охотно. — Вадим встал, предупредив друзей: — Я быстро.
Евсей Аронович, страшно побледнев, привстал и хотел что-то сказать, но челюсти не подчинялись желаниям старика. Тяжело вздохнув, пенсионер опустился на стул и только жалобно смотрел на мужика, попросившего автограф.
До закрытия оставалось чуть больше десяти минут, входные двери были заперты, посетителей только выпускали. В отделе военной литературы Вадим расписался на нескольких экземплярах своей книги «Советско-германский пакт от 23 августа 1939 года: причины, последствия и спекуляции». Именно за эту книгу он получил кандидатскую степень. Вадим уже собрался уходить, когда увидел солидную библиотечку, которую за неполных полчаса отобрали четыре покупателя.
Наверное, ребятишки собирались уезжать на далекую полярную зимовку или даже в Антарктиду — вот и запасались чтивом на много месяцев. Гора книг состояла из военных мемуаров, исследований по военной и политической истории, романов о войне и путешествиях во времени, монографий по ракетной технике. «Вторая мировая война» Лиддел-Гарда соседствовала с «Дуэлями авианосцев» Уильямса, «Танковые сражения» Меллентина — с «Корейским небом» Кожедуба, «Директивы Верховного командования Красной Армии, 1941 г.» — с меркуловскими «Записками наркома», а воспоминания Паулюса — с «Ракетной гонкой» Королева.
Тяжко им на зимовке без Интернета будет, сочувственно подумал Вадим. Он посоветовал азартным книголюбам почитать нескольких историков — московских и ленинградских, чьи труды произвели настоящий фурор в последние годы. Четкая логика в сочетании с использованием рассекреченных архивов открывали совершенно необычную трактовку событий, происходивших в мире и особенно в Европе 30-40-х годов.
Пока трое бегали по стеллажам в поисках рекомендованных изданий, Петрович укладывал выбитые продавцом книги в экзотические сумки, украшенные товарными знаками «Adidas» и «Abibas». Машинально подивившись неизвестным науке фирмам, Вадим стал помогать продавцу паковать книги в полиэтиленовые пакетики. Через его руки прошли «Битва за Белоруссию» Павлова, «Трагедия блицкрига» Клейста, «Огненные вехи» Конева, «Ристалище исполинов» Гланца, коллективные монографии «Киевские Канны, 1942», «Армия Советская» и «Создание ракетно-ядерного щита», а также много выпусков «Бронетанковой библиотеки» и «Флотомастера», симоновский пятитомник «Живые и мертвые», «Атомный шпионаж большевиков» отставного директора MI-6 Кима Филби, «Локальные войны» и «Загадки сталинского террора» Гуляевой и Климентиди. Отдельной стопкой лежали «Внутриполитические конфликты в СССР 50 — 70-х гг.», «Июльский (1978 г.) пленум и триумф социалистической многопартийности», «Политическая эволюция СССР во второй половине XX века», «Идейный разгром буржуазного национал-сепаратизма», «Проблемы развитого социализма», «Атлас мира», несколько энциклопедических ежегодников, а также свежий справочник «Политические партии в СССР». Все книги приобретались в двух-трех экземплярах.
Разумеется, были здесь и «Опередившие эпоху» — прекрасная монография о советских танках времен войны, внесших едва ли не главный вклад в копилку победы. Авторы восхищались подвигом конструкторов, разработавших на базе «Т-34» неуязвимые «тридцатьдевятки» с грибовидными литыми башнями и 100-мм пушками. Поставленные на поток средние танки громили слабенькие тип-3 и тип-4, а на первых порах неплохо противостояли даже «Тиграм». Тем временем не слишком удачный «КВ» был превращен в грозный «ИС», оснащенный мощнейшим 800-сильным двенадцатицилиндровым дизелем В-45 и огромной пушкой, насквозь пробивавшей «Тигров» и «Пантер» снарядами с урановым сердечником. Отдельной темой были, конечно, восторги по поводу прозорливости кремлевских вождей, заблаговременно, еще до пакта с немцами, закупивших в Америке и Германии особые станки и прессы для обработки громадных танковых корпусов.
Последний чек был выбит ровно в половине восьмого. Петрович, подмигнув, достал древний фотоаппарат, зачем-то сфотографировал Вадима на фоне книжных полок, и четыре книголюба, взвалив на плечи тяжеленные «абибасы», бодро зашагали к выходу. По дороге они обсуждали дальнейший маршрут — кажется, собирались заехать в аптеку и накупить много лекарств по списку. Вадим понял, что угадал — такие запасы полагается делать перед дальними экспедициями.
Когда он вернулся к столику, компания уже была готова к отбытию на сабантуй. Только старый Евсей Аронович осведомился:
— Молодой человек, кто был этот гражданин в ужасном костюме?
— Папа, успокойся, это не мог быть друг твоего детства, — взмолился Ефим Евсеич. — В лучшем случае, его правнук.
— Это был он, — тихо произнес старик. — Доломанов, следователь НКВД.
— Дедушка, в тридцать восьмом тебе было пять лет, — дипломатично намекнула Маня-Мэри, явно утомленная этим разговором.
— Мне было девять, и я не смогу забыть это лицо и этот взгляд, — Евсей Аронович разволновался, но продолжал, несмотря на одышку: — Как сейчас помню, второго декабря мама взяла меня с собой. Она хотела просить о свидании с папой. Но вместо следователя Герасимова дело вел этот человек — старший лейтенант Доломанов. Он сказал нам, что Герасимов арестован как соучастник врага народа Шевелева, и позвонил куда-то, чтобы привели папу. Маме стало плохо, она плакала, а Доломанов поил ее валерьянкой и успокаивал. Потом привели папу, и следователь сказал ему, что дело закрыто, и все обвинения сняты. Тогда папа тоже схватился за сердце, Доломанов ему тоже валерьянку дал. А потом зашел очень большой мужчина, Доломанов называл его «товарищ майор», и майор принес папе извинения и пообещал, что виновные в его аресте понесут суровое наказание. Доломанов попросил майора подписаться на каком-то документе, чтобы люди не ходили второй раз в другой день. Но майор ответил, что уже не руководит управлением и что бумагу должен подписать Леонид Федорович. Доломанов попросил нас подождать и куда-то ушел, майор утешал моих родителей, а мне дал шоколадку, велел не плакать и сказал, чтобы я называл его…