Впрочем, его депрессия была связана не только с обилием сексуальных впечатлений и светлого эля, но также с переживаниями по поводу скорой потери почти всех финансовых средств: я обязал Варнана купить мне и Ламасу действительно хороших лошадей. На «каких-нибудь» я был не согласен, потому что у меня было смутное предчувствие, что дорога нам предстоит длинная и нелегкая. Насчет хороших лошадей я, к сожалению, ошибался – животные нам почти не пригодились, но предвидеть в тот момент, будет от них толк или нет, я, разумеется, не мог.
О Ламасе и говорить не стоит, его обуяло величайшее счастье, когда он узнал, что мы покидаем «проклятый», как он выражался, «город пауков» и направляемся к границам королевства. «Во время путешествия я смогу, – вслух размышлял Ламас, – вдоволь насладиться видами природы, спокойного сельского быта, вдохнуть свежий воздух, аромат свободы и естественной красоты…» Единственное, что сильно омрачило его радость, было известие о том, что мы отправляемся не собирать армию по деревням и селам Стерпора, а выручать из беды мою возлюбленную Рошель де Зева.
– Как это глупо, милорд, – вскрикнул он, – в то время, когда вы должны вести себя очень осмотрительно и осторожно, чтобы сохранить свою персону для великих дел, вы предпринимаете опасный поход из-за какой – то…
– Она не какая-то, – перебил я его, – Рошель де Зева – моя королева. Пределы побери, я люблю эту девушку!
– Тогда понятно, – приуныл Ламас, – любовь-морковь, давайте-давайте, поедем в ловушку, прямо в лапы королевской стражи…
А мне, как ни странно это прозвучит, почему-то было жаль покидать Стерпор. Я успел так много пережить на его улицах. Поединки на мечах, королевский дворец, преступные элементы, оказавшие мне поддержку, дамочки из пансиона мадам Клико, и, наконец, я впервые пережил здесь самое светлое чувство в жизни. Мне вдруг показалось, что город не заметил нашего с ним расставания. По вечерам все так же, наверное, будут рыскать по улицам отряды Зильбера Ретца, дамочки зазывать поздних клиентов, суровые мужчины с грубыми лицами вглядываться в дно глиняной кружки, где еще недавно был светлый эль, а король Алкес собирать совет за советом, чтобы решить, как разделаться с опасными бунтовщиками. Последний бодрствующий горожанин Стерпора распахивал дверь и вглядывался в ночной сумрак, а нас в этом сумраке уже не было…
Мы скакали на юг, придерживаясь хорошей скорости. Варнан постоянно отставал, потому что его лошадь с трудом справлялась с восседавшим на ней грузом. Вскоре нам встретился длинный купеческий обоз. Направлявшиеся в Стерпор люди не проявили к нам никакого интереса, только несколько наемников, сопровождавших обоз, вдруг сняли шляпы и махнули нам, словно желали счастливого пути.
– Они приветствуют вас, милорд, – заметил Ламас.
– Но ведь они едут в столицу, а не из нее, – удивился я.
– Ваша слава распространяется быстрее, чем вы думаете.
– А, раскрутка? – Я подмигнул ему.
– Точно, – ответил Ламас, – причем раскручивает вас, милорд, сам король. Он совершил большую глупость, когда разослал по деревням глашатаев. Он хотел оповестить народ о том, что в Стерпоре появился опасный бунтовщик, а на деле рассказал людям, что Дарт Вейньет, принц, лишенный наследства, пришел, чтобы взять власть в королевстве в свои руки и изменить жизнь к лучшему.
– Ха, пожалуй, ты прав. Ну и дурак же мой братец Алкес… Впрочем, он никогда не отличался интеллектуальностью.
– Он поступил неумно, – согласился Ламас.
– Милорд, – обратился ко мне Кар Варнан, – когда привал устроим? Очень жрать охота…
– Надо отъехать как можно дальше от города, – сказал я, – ты же не хочешь, чтобы королевские стражи испортили тебе аппетит?
Варнан промолчал, только сглотнул слюну и, вонзив шпоры в бока лошади, заставил ее идти быстрее. Она захрапела и попыталась скинуть седока.
– Ах ты гадюка, – выругался Кар Варнан, – еще так сделаешь, рысью поскачем.
К моему удивлению, лошадь испугалась угрозы и пошла спокойнее, не делая больше попыток избавиться от тяжелого всадника.
Мы миновали несколько небольших поселений. Вскоре отдельные деревья по правую сторону от дороги сменились рощицами, потом рощицы стали гуще, они встречались все чаще и чаще, и наконец я отметил для себя, что мы выехали к южностерпорской пуще.
Ламас вдруг заметил впереди что-то интересное и направил лошадь к росшему возле дороги раскидистому дубу.
– Ого, – сказал он и неуклюже сполз со спины лошади.
Колдун сорвал с дерева плотный кусок пергамента и показал его нам. На пергаменте неизвестный живописец намалевал мой портрет. На портрете физиономия у меня была исключительно свирепая, я сверлил глазами пространство, рот мой скривила отвратительная усмешка, а серьга в ухе посверкивала, словно нож гильотины – в общем, выглядел я как законченный злодей. Невыгодный полуанфас делал мой нос слишком длинным, а подбородок излишне выдавался вперед. Это был даже не портрет, а просто шарж какой – то, карикатура на особу королевской крови. Поклявшись про себя, что как только мне представится такая возможность, художник ляжет в могилу, я спросил:
– Это еще что такое?
– Они объявили за вашу голову награду, милорд, – пояснил Ламас, – тысячу золотых. Вот здесь написано…
– Вижу, что написано, – раздраженно сказал я. Увлекшись разглядыванием портрета, я, признаться, не заметил небольшого текста под ним.
– Мне бы тысяча золотых очень пригодилась, – пробасил Варнан и, поймав мой яростный взгляд, потупился, – не… ну я, конечно, не имею в виду, что я это…
– С одной стороны, такие портреты, развешанные на деревьях, это даже неплохо, – заметил Ламас, – по крайней мере, милорд, теперь все будут знать вас в лицо. Королевские прихвостни сами себе сослужили дурную службу, но пока, похоже, не осознают этого… Но с другой стороны, – он нахмурился, – кто знает, сколько охотников за вашей головой теперь отправится по следу… здесь написано: «тысяча золотых за голову Дарта Вейньета».
Наверное, имеется в виду голова, уже отделенная от тела. Иначе зачем бы…
– Ну, хватит, – сказал я, – дай-ка этот портрет сюда.
Я извлек Мордур из ножен и потянулся к Ламасу, он насадил пергамент на кончик меча, я сорвал его, подбросил в воздух и резкими взмахами разрубил на несколько частей.
– Не думаю, что Алкесу помогут какие-то нелепые карикатуры, – мстительно сказал я, – может быть, мне тоже объявить за его голову награду?
– У меня больше нет денег! – поспешно выкрикнул Варнан.
– Ладно, обойдемся без крайних мер. – Я пришпорил лошадь, и мы двинулись дальше.
Ламас поспешно полез на лошадь, перевернулся и бухнулся на землю. Он издал слабый стон, потом повторил попытку, на этот раз ему удалось удержаться в седле, и он нагнал нас.
Весь следующий день мы ехали, почти не останавливаясь. Я согласился сделать короткий привал только по настойчивой просьбе Кара Варнана. Он раскричался, что от голода сейчас упадет на дорогу и помрет и что кому нужна такая служба, если он прямо сейчас скончается. После того как мы перекусили, я пинками растолкал великана – он собирался «немного соснуть» и, положив руки под голову, уже начал сладко похрапывать, – заставил его влезть на взмыленную лошадь, и мы продолжили свой путь…