Поэтому я оставил Варда дома, сел на велосипед и поехал к храму Николая Чудотворца, рядом с которым располагалось посольство Славного государства. Там, собственно, и жил отец Филарет.
Народу на улицах отиралось гораздо больше обычного. Бородатые поселяне, пришедшие издалека, судачили со стрижеными мастеровыми и роскошно одетыми купцами, бороды которых были умащены благовониями. Работать никто не хотел. Обсуждение политических новостей – занятие гораздо более важное. И, главное, приятное.
На меня и на мой велосипед, как всегда, показывали пальцем. Только теперь в этом жесте не было восхищения. Скорее любопытство и даже некоторая доля осуждения.
Золоченые купола храма святителя Николая слепили глаза. Вокруг было чисто, нарядно. Подворье – за высокой каменной оградой. Людей на прилегающей улице мало. У высоких чугунных ворот – два огромных инока в рясах, с короткими деревянными колотушками за поясом.
Конечно, ко мне иноки сразу проявили явное почтение. Еще бы – подъехать к обители на велосипеде. Это все равно как если б я явился на самом породистом скакуне или в карете, запряженной четверкой прекрасных лошадей. В прежние времена такой же эффект производило появление на шестисотом «Мерседесе» или последней модели «БМВ». А в столице – на мотоцикле за тридцать тысяч долларов. Каком-нибудь «Дукатти», – Что угодно, брат? – громогласно спросил один из иноков. Во мне он признал славянина, поэтому обратился, как к христианину.
– Повидаться с отцом Филаретом, брат, – в тон ему ответил я.
– Батюшка никого не принимает, – нахмурился инок.
– Может, меня примет? Ты скажи, что Лунин приехал.
– Передам, – пообещал монах.
Но сам не пошел. Из будки рядом с воротами вышел еще один чернорясник, с огромным кинжалом на поясе, и отправился во внутренние покои. Я смиренно стоял у ворот, любуясь золотыми крестами на фоне чистого голубого неба.
Минут через пять инок вышел и сделал приглашающий жест:
– Проходи!
Я вошел на подворье, оставив велосипед стражникам. Те просто закатили его в сторожку. Ни вопросов, ни удивленного поцокивания языком. Другой менталитет, как сказала бы Адольмина.
Прямо перед воротами стоял высокий сарай. Внутри что-то шипело, из высокой трубы валил дым, а из бокового окошка – пар. Постройка никак не вписывалась в выдержанную в строгом и благолепном стиле архитектуру двора. Деревянное сооружения даже мешало проходить к красному крыльцу и закрывало вид на него от ворот. О чем это говорило? О том, что оно оборонительное, возведенное наспех. Но от кого и как может оборонить деревянный сарай? Разве что внутри него скрывается нечто, служащее для обороны. А деревянные стены – лишь маскировка.
– Баню построили, братия? – поинтересовался я у своего проводника, кивнув на сооружение.
– Баню, – мрачно кивнул инок. – Для лихих людей.
– Меня парить не будете?
– Пока не будем, коль ты не лихой человек, – буркнул монах. Расспросы мои явно ему не понравились.
По длинным светлым коридорам, украшенным яркими росписями, мы поднялись на второй этаж. Там инок указал мне дверь отца Филарета и откланялся.
– Здравствуй, друг мой! – поднялся мне навстречу старец.
– Здравствуйте, батюшка! Отдыхаете от трудов праведных?
– Отдыхаю, – согласился священник. – А еще больше – опасаюсь козней язычников, ибо грешен есть.
– Тех, что мы обидели у Лермонтова?
– И тех тоже, – вздохнул священник. – Но не в них дело. Неладно в городе. Знаешь об этом?
– Как не знать. По улицам хожу.
– А Валия меня к себе не зовет…
Я немного удивился. Если уж княжна решила отказать Лузгашу, почему она не ищет союза со Славным государством? Пятьсот витязей оттуда – хорошая подмога. Но малая. Да и этих витязей отец Кондрат отозвать может. Понимает он, что пятьсот бойцов против армии не выстоят.
– И что вы намереваетесь делать? – поинтересовался я.
– Да ничего пока. Смотрим, слушаем. Ты не с поручением пришел?
– Нет. Сам по себе.
– Плохо. – Священник покачал головой. – Неладно здесь будет.
– Почему?
– Не годится овцам с волками дружить…
– Так ведь отказала княжна послам.
– Она отказала, да народ поверил. Надоело им в нищете жить, дармоедам зажравшимся. А настоящей-то нищеты, голода, не видели они…
Мне доводилось слышать, что у монахов Славного государства в Бештауне разветвленная шпионская и осведомительная сеть. Но глупо было надеяться, что отец Филарет начнет делиться со мной разведанными. Тем более сам я был в его глазах очень темной лошадкой.
– Может, попытаться пробиться к княжне, передать ей что? – спросил я.
Филарет очень внимательно взглянул на меня.
– Почему ты думаешь, что я ей передать что-то хочу?
– Потому что думаю, батюшка. В смысле, размышляю, анализирую, делаю выводы.
– Делай, делай, – вздохнул Филарет. – А передавать пока ничего не надо. Найду тебя, если нужно будет. Да и самого меня она всегда примет. Пока же я ни в чем не уверен.
Я склонил голову. Жаль, да ничего не попишешь. Придется действовать самому.
– Ты вот лучше скажи – это правда, что несколько сотен человек в теснине сам положил? – испытующе глядя на меня, спросил священник.
– Правда, – согласился я.
– Какой силой?
– Своей собственной, – серьезно ответил я. – Мне удалось застать их врасплох. К тому же за несколько последних лет кое-чему научился. Замедлять для себя время, переходить на другой уровень сознания, использовать скрытые ресурсы организма. Для меня все эти воины были словно сонными. Но я вовсе не непобедим, как многие здесь думают.
– Я как раз так не думаю, – тихо засмеялся священник. – Любое существо можно победить. Меня больно укололо слово «существо».
– Что же, батюшка, вы и за человека меня не считаете?
– Не считал бы я тебя человеком – и разговаривать бы с тобой не стал. Не гордись, главное. Да, вижу, ты и не гордишься.
– Спасибо на добром слове.
Священник уже поднял руку для благословения, когда я спросил:
– Что за сарай у вас во дворе, батюшка?
– Не догадался? – спросил старик.
– Ясно, что для обороны. А вот что в нем – не понял. Масло там кипятите, на головы осаждающих лить? Не похоже…
– Воду.
– Паром собираетесь их заливать? Как клопов?
– Бог даст – никто этого не узнает, – вздохнул Филарет. – Иди Не заставляй меня лгать. Но против такого оружия и ты не устоишь. Каким бы быстрым ни был.
Уже на пороге я вспомнил еще об одной просьбе, с которой хотел обратиться к пожилому священнику.