– Хе-хе, – сказал Глеб, поскольку от неожиданности не смог выдавить ни звука, – эх-хе-хе. Ты, кажется, уже договорил?
– О, вам нужно позвонить? – доброжелательно переспросил поэт.
Жмых подтвердил свои намерения энергичными кивками.
– Милая, – проговорил лемуриец в трубку, – здесь какой-то интересный человек просит предоставить автомат в его пользование, ему нужно срочно связаться с системой Проциона. Надеюсь, ты извинишь меня за то, что я позволю ему позвонить. Могу заверить тебя, что потом немедленно вернусь и дочитаю посвященное тебе стихотворение.
– Что еще за человек? – отозвался капризный голос из динамика. – Прогони его.
– Не могу, милая. Прости, но я свяжусь с тобой чуть позже, целую тебя, моя драгоценная, я ухожу, но непременно вернусь. – Любезный лемуриец нажал кнопку отключения и обернулся к Глебу: – Пожалуйста, звоните.
– Ага, – откликнулся Глеб, сунул карточку в прорезь и принялся выстукивать шестнадцатизначный номер. На всякий случай он поглядывал на ошивающегося рядом поэта. Тот ходил из стороны в сторону, шевелил губами и размахивал руками. Выражение его лица временами приобретало торжественный вид, а затем принимало трагическое выражение.
– Алло, Свиня, слышишь меня? – спросил Жмых, – когда уловил в трубке знакомое сопение.
– Ну, – отозвался грубый прокуренный голос.
– Узнал?
– Ну.
– Хочу тебе сдыхать висюльки рыжие.
– Типа золото? – впервые отозвался осмысленной фразой Свиня.
– Возьмешь?
– Ну.
– Приезжай в космопорт. – Жмых огляделся в поисках приметных мест и продолжил: – Кафе «Белорыбица». Под тентом.
– Сорок минут, – объявил Свиня.
– Мне нужно быстрее.
– Хорошо, тридцать минут.
За что Жмых уважал Свиню – это за серьезный подход к делу и убежденную пунктуальность. Ну и жадность скупщика краденого вошла в поговорку. Ехать за сережками в космопорт по самой жаре в надежде нажиться рублей на десять – такого можно было ожидать только от Свини.
Лемуриец позади начал проявлять признаки беспокойства.
– Извините, мне показалось, что вы звонили не на Процион, – проблеял он. – С Проциона моцион мы не сделаем в Мамбасу.
Жмых оглянулся, в очередной раз пожалев, что у него нет с собой газовика. А схватываться с лемурийцем голыми руками, пожалуй, не стоило.
– Ты в курсе, парень, что подслушивать нехорошо? – нахмурившись, спросил Жмых.
Лемуриец смутился. Щелочки его зрачков даже немного расширились.
– Правда? – переспросил он.
– Точно, – ответил Глеб.
– Так я и не подслушивал. Случайно вышло. В ждал, когда освободится телефон, чтобы позвони своей любимой Амалии.
– Она что, тоже лемурийка? – бесцеремонно спросил Жмых.
– Да. Конечно. Мне нравятся некоторые земные девушки, я могу посвятить им строфу-другую, но в же лемурийки прекраснее.
– Ага. Кошки облезлые, – бросил в сторону! Жмых. – Ни кожи, ни рожи, и фигуры, как у подрос ков.
– Извините, не расслышал вас, – шевельнул ушами лемуриец.
– Я говорю: к слову о девушках, надо еще позвонить. На Процион. Я и собирался звонить на Процион, но вспомнил, что моего звонка очень ждет один друг.
– Звоните, – скорбно вздохнул поэт. Опасаясь оставлять за спиной безумного лемурийца, который к тому же раскусил его хитрость, Жмых постоянно оглядываясь, набрал двадцатидвухзначнь номер. В наушнике щелкнуло, и томный голос проговорил с придыханием:
– Алло!
Изображение на экране по какой-то причине не появилось. То ли со связью случились перебои, то ли Софочка не хотела, чтобы ее видели без макияжа. Женщины к видеофону всегда относились с презрением, предпочитая голосовую связь.
– Соф-и-иик, – постаравшись изобразить максимальную нежность, позвал Жмых.
– Это ты, Глебчик, дорогой? «Узнала», – самодовольно подумал Жмых.
– Ну а кто еще? Я, конечно.
– Ты где? На Проционе?
– Пока нет. Но скоро буду. И упаду в твои объятья, Софик.
– Ты при деньга-а-ах? – протянула она.
«Вот ведь, – подумал Глеб, – только деньги ее и интересуют. А сколько я на нее, дуру жадную, спустил прошлый раз?»
– Не волнуйся, не на мели, – соврал Глеб. – Все просто отлично. Только соскучился очень. Ты же меня знаешь. – Так приезжай скорее, – голос у Софочки стал медовым, – ты же знаешь, я всегда тебя жду. – Обязательно приеду, – пообещал Жмых. – Слушай, Софа, я решил с тобой не расставаться. Делаю, тебе предложение. Официальное. Кольцо вручу лично. При встрече.
На другом конце линии на несколько секунд воцарилось молчание.
– Правда?
– А то?!
«Могу и жениться, – отстраненно подумал Глеб. – На месяц стану семейным. Надо же где-то перекантоваться. Даже фамилию ее возьму. Чем чаще меняешь фамилию на законных основаниях, тем лучше. А как же ее фамилия? Цуккермейстнер, кажется. Хорошая фамилия».
– У меня тепло и уютно, – проворковала Софочка, – когда тебя ждать, котик?
– Кто там? – вдруг зазвучал в трубке грубый мужской голос.
– Ой, – вскрикнула Софочка.
– Это еще что такое?! – проговорил Глеб. – Кто там у тебя?
Поэт– лемуриец ахнул и принялся сочувственно трясти головой, словно козел, ворвавшийся в огород, полный тугих капустных кочанов.
– Я спрашиваю, кто там?! – зазвучал снова грубый голос. – А ну ты, гадюка, включи-ка мне изображение на минутку. Чтобы я знал, кому всадить нож сердце!
– Нет, – крикнула Софочка, – я люблю тебя Друмда! И тебя, конечно, Глеб! Приезжай, я согласна.
Связь оборвалась.
– Та-а-ак, – протянул Глеб и грохнул трубку на рычаги. – Друмда, значит! Ну и имечко у этого типа или фамилия? Такую фамилию я бы себе не взял…
Визит на Процион откладывался. Мало ли что Софочка согласна. Можно, конечно, полететь, посмотреть, что там за Друмда с грубым голосом. Но разборки с любовниками Софочки – а они сплошь воры убийцы – сейчас совсем ни к чему. Только зря потратил деньги…
– Извините, – приблизился лемуриец, – я опять случайно услышал ваш разговор и хочу сказать: не расстраивайтесь так! – Он положил руку на плечо Глеба. – Нет, в самом деле, любовь стоит того, что ней говорят величайшие поэты прошлого. Она стоит величайших жертв, которые ей приносят. Но мне хотелось бы, чтобы вы поняли. С крахом любви не завершается жизнь. Вы наверняка встретите девушку прекрасную во всех отношениях. Ту, что со временем разделит ваши чувства, завладеет вашим сердцем. По этому поводу у меня есть пара строк. Не желаете послушать?…