— Да нет, вот она, — сказал папа, сверяясь со схемой, нарисованной соседом.
Впереди стоял огромный валун, от которого разбегались три дороги. На валуне древнерусскими буквами было написано:
Направо пойдёшь — женату быти,
налево пойдёшь — коня потеряти,
прямо пойдёшь — убиту быти…
— Нам прямо, — бодро сказал папа. — Там у нашего соседа рабочее место.
— Слушай, тут и другие надписи есть, — обнаружила Леська, обследуя валун.
Иван-царевич — дурак!
Здесь был Дмитрий-царевич
Иван + Василиса = любовь
— Тут еще что-то такое древнерусское, что и не пойму… — развела руками Леська.
— И не надо, — поволок Леську от камня папа. — Нельзя читать надписи на заборах и… э-э-э, на камнях, наверное, тоже. Ага, вот и пришли.
На милом пригорочке, заросшем лютиками, под берёзой стоял большой камень, вроде того, с надписями, но плоский и даже с сиденьем. Леська подскочила поближе — так и есть, к камню длинным ржавым гвоздём прибита подушка, чтобы людоед не простудил этого самого, на чём он работает. Рядом стоял небольшой столик, накрытый скатертью, на нём валялись нож, вилка, ложка, оловянная миска и кружка. Вообще—то Леська в жизни не видела оловянных мисок, но решила, что именно такие они и есть. Явно не «Цептер».
— Ладно, — сказал папа, садясь на подушку. — Начнём работать.
И достал принесённую с собой газету. А Леська пошла собирать землянику в соседнюю рощицу. Рабочий день начался.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Собирая землянику, Леська несколько увлеклась, и шум услышала не сразу. А когда услышала, то поняла, что пропустила что—то интересное, и рванула назад к папе. Он стоял на своём пригорочке и яростно орал:
— Кыш! Брысь! Пошёл вон!
Перед ним стоял молодой человек и с интересом слушал эти крики. Молодой человек был весьма декоративен: железная шапка, железная рубаха—кольчуга, на руках и ногах — железные вставочки с оборочками…
Почти трансформер. Или боевой робот из мультика. Леська, конечно, знала, что это такой древнерусский военный мундир. Его раньше взаправду носили, а теперь только в сказках.
Наконец папа утомился и умолк.
— Тут раньше другой людоед работал, — подал голос молодой человек в кольчуге.
— Ишь, какой наблюдательный, — фыркнул папа. — Я за него. Он на больничном.
— Ладно, мы, царевичи, люди простые, без капризов. Хоть он, хоть ты. Ешь.
— Что есть? — удивился папа.
— Меня, — объяснил царевич и слегка зевнул.
Папа немного замялся, и Леся пришла к нему на помощь:
— Подожди, дорогой, несу, несу, — нежно промурлыкала Леся и протянула кружку земляники. — Не ешь его без приправы, у тебя заворот кишок будет. Кардамону, к сожалению, нет, кончился, вот я землянику набрала.
— Что?! — страшным голосом рявкнул сообразительный папа. — Как нет кардамону?
— Был, да весь вышел, — развела Леська руками.
— Не буду без кардамону, — решительно сказал папа. — Не тот букет. Ну, что стоишь, как пень? Кардамон весь вышел, и ты иди. Повезло тебе, не съеденным уйдёшь.
Но царевич не уходил. Он помялся—помялся, а потом на цыпочках подошёл к папе и спросил его что—то на ухо. Папа посмотрел на него и грустно сказал:
— Молодой человек, мне стыдно за вас…
Царевич покраснел и быстро зашагал с холма. Почти побежал.
— Что он такое тебе сказал? — пристала Леська. — Почему тебе за него стыдно?
— Он спросил меня, кто такой Кардамон и куда он вышел, — фыркнул папа.
Пожалуй, с первым претендентом на съедение они справились неплохо.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Движение на дороге было довольно оживлённым. Не успел Иван—царевич растаять вдали, как показалась пыль от скачущего верхом Василия—царевича. Папа обвязал голову лесиной косыночкой и изобразил зубную боль, а на случай, если Василий—царевич окажется совсем тупым, он пояснил:
— Жуб болит. Шпасу нет.
— Ишь ты, — посочувствовал Василий—царевич. — И давно маешься?
— Шо вчерашнего, — прошамкал папа. — Кишка предыдущего царевича между жубами жаштряла, вот жуб и болит.
— Да что ты! — разволновался царевич. — Да у тебя же заражение крови начнётся! Открывай рот, я вытащу, что там застряло.
Папа хотел возразить и опрометчиво открыл рот, чтобы сказать: «Спасибо, не надо», но Василий-царевич засунул в открытый рот свой меч и начал там шуровать. Папа в ужасе замычал, но Василий-царевич осек:
— Стой спокойно, а то язык нечаянно отрежу. Меч острый. Или тебе щитом по кумполу дать вместо наркоза?
Папа замер, боясь пошевелиться. Пора было Леське прийти на помощь. Она на цыпочках подкралась к царевичу и завопила что было сил:
— Вот он! Вот он! Вылетел!
Василий-царевич от неожиданности вздрогнул так, что разрезал бы папу пополам, но, к счастью, папа вздрогнул синхронно, и они подскочили одновременно, как в балете.
— Ура! — опять заорала Леся. — Операция увенчалась успехом!
Василий-царевич нехотя вытащил меч из папиного рта.
— Что—то я не видел, как он выскочил, — подозрительно сказал он.
— Выскочил—выскочил, — подтвердил папа. — Больше ничего не болит. Спасибо за помощь. Хотел бы я оказать тебе когда-нибудь такую же услугу. Ух, я бы тебя…
— Это был мой долг, — серьёзно сказал Василий-царевич. — А теперь ешь меня.
— Ну уж дудки, — обрадовался папа. — После лечения зубов два часа есть нельзя. Если хочешь, жди два часа.
— Недосуг мне, — вздохнул Василий-царевич. — И так задержался. Ты уж извини, друг.
Вскочил на коня и уехал.
— Не буду я больше зубную боль изображать, — поёжился папа и отдал Лесе косыночку. — Небезопасно. А тебе спасибо, выручила. Все-таки от детей иногда и польза бывает…
«Я вообще очень полезная, — подумала Леська. — Я еще докажу, на что я способна».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
После Василия-царевича народ повалил валом. Стройными первомайскими колоннами шли Дмитрии-царевичи, Афанасии-царевичи, Симеоны-царевичи, как поодиночке, так и с Еленами Прекрасными, Василисами Премудрыми и Варварами-красами-длинными-косами.
Папа лежал на вершине холма и громко стонал, изображая боли в животе от съедания недоброкачественного царевича. Все подходили, сочувствовали и уходили несъеденными. К полудню толпа начала спадать.
— Всё, — вскочил папа, когда дорога опустела. — Честно отработали, пора и перекусить.