Седьмая жена - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Ефимов cтр.№ 81

24 августа

Сегодня нашим пассажиркам пришла фантазия фотографироваться. И они потребовали, чтобы мы все приняли участие. Мы снимались парами и группами, в форме и в купальных халатах, в обнимку и под ручку, с надсадным хохотом и с кислыми улыбками. Потом они собрали все поляроидные снимки и спрятали их к себе в сумку.

Вообще, они все время стараются создать впечатление, что ничего особенного не происходит, что все мы дружно участвуем в увеселительной прогулке. Обижаются, если мы говорим с ними неприветливо. Настаивают, чтобы мы обедали вместе, чтобы устраивали танцы, чтобы вместе смотрели телевизор. Пабло-Педро первым откликается на их затеи. Он слушается их во всем. Даже если капитан попросит его сделать одно – скажем, принести бутылку белого вина, а пассажирки попросят красного, он послушает их. Может быть, у него это просто стокгольмский синдром? Желание понравиться тем, кто распоряжается твоей жизнью? Ведь и я чувствую что-то похожее, и я невольно улыбаюсь им каждый раз, как они переводят стрелки взрывателя в моих часах.

Прочитал, что главный бог викингов по имени Один однажды принес самого себя себе в жертву – повесился на древе познания и провисел там девять дней, чтобы овладеть высшей мудростью. Если викинги хотели принести ему человеческие жертвы – а это случалось довольно часто, – они вешали пленных или рабов на деревьях. В минуты вечерней медитации перед собственным портретом я порой тоже начинаю казаться себе то ли приносимым в жертву, то ли подвешенным на тонкой ниточке взрывателя в часах, для овладения новыми познаниями, о которых я никого не просил. Что же откроется мне на исходе девятого дня?

Завтра утром мы увидим берега Финляндии.

Плоское балтийское солнце, сильно порастратившееся где-то на карельскую бруснику, на невские сосны, на эстонских коров, на псковские ромашки, приятно согревало кожу. Мелада прижимала к щеке стакан пепси-колы, покрытый ледяной испариной. Сегодня она первый раз сама поднялась на палубу. Блаженствовала. Время от времени опускала ногу с шезлонга и гладила теплый настил босой ступней. Антону жалко было разрушать ее безмятежность. Но внезапная смутная догадка жгла язык. Ему необходимо было с кем-то поделиться. Он плюхнулся на шезлонг рядом с ней и спросил, в силах ли она поговорить о тягостном и мрачном.

– О том, как погибла ваша жена?

– Да, да, – с надеждой сказал Антон.

– Я и сама не могу выкинуть из головы ее историю. Такая ужасная смерть. Но, может быть, она ужасна только для вас – для близких, для оставшихся в живых? Изуродованное тело, кровь… Не знаю… Если бы нам дано было выбирать… Я бы тоже хотела так, мгновенно. Ведь, наверное, смерть наступила раньше, чем она могла почувствовать боль.

– Такое случается раз в десять, двадцать лет. Шансы – один на миллиард. Но она словно предчувствовала. Каждый раз, когда мы проезжали это место на шоссе, она потешалась над выставленным знаком «Берегись падающих камней». «Ну что, что мы должны делать? – спрашивала она, смеясь. – Как беречься? Выйти из машины и толкать ее перед собой, оглядываясь на вершину скалы? Искать объезд? Раскрыть зонтик?» Полицейский сказал мне, что на шоссе не осталось следов от шин. Это значит – она даже не успела нажать на тормоза. Миг – и ее не стало.

– Вот видите. Это, конечно, слабое утешение – но все же…

– Потом я читал статистику. Около пятидесяти тысяч человек гибнет каждый год в автомобильных катастрофах. Около тысячи – в авиационных. Столько-то – от смерчей и наводнений, столько-то – под обвалившимися постройками, столько-то – от взрывов и пожаров, столько-то – от отравлений, столько-то тонет, столько-то кончает с собой. Но во всех этих смертях можно найти виноватого. Пьяный шофер, отказавшие тормоза, зазевавшийся авиадиспетчер. Смерч и наводнение приближаются у нас на глазах, от них можно укрыться. Против пожаров есть дымовые сигнализаторы, прыскалки, огнетушители. Даже если рушится мост и машина падает в реку, виноватой будет строительная фирма, допустившая просчет или недосмотр. Но камнем с небес – тут виноватых нет. И в этом весь ужас. Эти случаи даже не включены в статистику.

– Мой младший брат служил в армии и попал в автомобильную катастрофу. Он не рассказывает подробно – военная тайна, – но я думаю, что это была не автомобильная катастрофа, а танковая. Он потерял четыре пальца на правой руке.

– Я превратился в какой-то манекен. Друзья говорили про меня: «Он никак не может прийти в себя от горя». На самом деле это было уже даже не горе. Какой-то затянувшийся обморок. Сознание будто пряталось в нем, как улитка. Горе-раковина. При этом я ходил, разговаривал, занимался делами. Вернее, так мне казалось, когда мои клерки говорили мне, что я не сделал того, что обещал, не подписал нужные бумаги, не оплатил просроченные счета, я сердился на них, кричал. Было бы гораздо лучше, если бы я запил или попал в психиатрическую лечебницу на пару месяцев. Персонал у меня был обучен, и худо-бедно они бы поддерживали дело до моего выздоровления. Но я являлся в контору каждый день, уверенно брал у секретарши гору распечатанных писем, просил не звать меня к телефону, запирался в кабинете и сидел над ними не в силах понять ни единого слова. Это был какой-то кошмар. Иногда, придя в себя, я замечал, что сижу над вставленным в машинку листом бумаги четыре часа. Но тут же сознание исчезало, пряталось в свою защитную скорлупу, и я просиживал над пустым листом до конца дня.

Дела шли все хуже. Мои помощники начали увольняться. Клиенты подавали в суд за причиненные им убытки. А я все так же проводил день за днем в тупом оцепенении и так же гневно отгонял всех, кто пытался мне помочь, кричал: «Перестаньте меня учить! я знаю, что делаю!» Через год я был разорен полностью.

– Но неужели не нашлось ни одного близкого человека, который сумел бы вывести вас из этой летаргии? Отыскал бы слова, встряхнул, прорвался, взял бы на себя ведение дел, отогнал вашего страшного Горемыкала?

– Прорвался? Нет, в Америке это не принято. Каждый должен сам справляться со своими неприятностями. С большими и малыми несчастьями. Иногда мне кажется, что каждый американец начинает утро с одной и той же молитвы: «О, всесильный и всеведающий Боже, молю тебя, пожалуйста, сделай так, чтобы и этот день я мог прожить до вечера, не замешавшись в чужие беды и заботы…» Но вы упомянули Горемыкала… Случилась странная вещь… Я никому раньше не рассказывал про это… Дело в том, что когда пришло известие о смерти жены… Да-да, это звучит дико, но Горемыкала не было рядом… Вернее, он был, но какой-то растерянный, сам не свой… Вы понимаете, о чем я? Может быть, это было самое страшное… Он словно хотел извиниться… Хотел показать, что он сделал это не сам, не по своей воле… И может быть, над этим я и ломал голову все те часы и дни, сидя взаперти в своем кабинете… Я как бы расшибся о непостижимую загадку: если Горемыкал нападает не по собственной воле, кто же, кто посылает его?

Антон в возбуждении спустил ноги с шезлонга, сел лицом к Меладе. Она смотрела на него выжидательно, словно знала ответ, но не могла нарушить запрет на подсказки.

– Да, теперь я убежден, что не столько утрата жены, сколько страх перед Насылающим Горемыкала вогнал меня тогда в обморок на целый год. У меня словно бы отняли закадычного врага, которого я знал и который был мне по силам, и вместо него поставили лицом к лицу с Неведомым. Рухнул привычный строй всей жизни. И знаете, когда я это понял? После нашего вчерашнего разговора. Да, я вышел из того обморока, снова живу. Но не так, как раньше. Ибо эта мысль сверлит меня почти каждый день. Кто, кто, о, кто – ради всех святых! – насылает на нас Горемыкала?