Седьмая жена - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Ефимов cтр.№ 38

– Вообще, это может быть и забавно. Вдруг передо мной откроется новая карьера.

– Я была бы тебе очень и очень признательна.

– Но ты запомнишь, что я звал тебя с собой?

– Я поставлю говядину в духовку. К вашему возвращению как раз будет готова.

– Помоги детям закончить головоломку. Там осталось ввести в бой последние резервы.

– Будь с ней поласковей. Не шути. Особенно над ее профессией.

Он отмахнулся. Он сунул в карман автомобильные ключи и спустился вниз. В столовой он украдкой опрокинул в рот стопку виски. Он вышел через боковую дверь и пошел к автомобилю мимо свежевыбритых роз. Он старался сохранить на лице выражение денщика, посланного исполнять генеральские придури. Он чувствовал, что ему трудно дышать.

Можно было подумать, что в городе Монреале в тот день прервался нормальный поток пожаров, аварий, демонстраций «за» и «против», убийств, грабежей, политических перетасовок и настала тягостная, лишенная новостей тишь и благодать. Едва «Вавилония» успела подойти к монреальским причалам, как навстречу ей кинулась стая изголодавшихся корреспондентов и операторов.

– Мистер Себеж, как проходит плавание?

– Получили ли вы уже русские визы?

– Планируется ли испытание продукции «Пиргороя» на тамошних животных?

– Продается ли ваша продукция в Канаде?

– Не боитесь ли вы, что, пока вы будете плыть, ваши конкуренты полетят в Москву на самолете и захватят тамошний рынок раньше вас?

Жужжали телекамеры. Подползали со всех сторон микрофоны. Маленькая команда «Вавилонии» – все трое в белых кителях и фуражках – из-за спины капитана подставляли объективам окаменевшие улыбки. На столике перед Антоном стояла пирамида консервных банок.

– …Мы думаем, что русских должна заинтересовать вот эта новинка «Пиргороя». Нет, ее выпуск начался уже год назад, когда мы еще не планировали поездку в Перевернутую страну. Мы просто задали себе вопрос: как должен чувствовать себя владелец собаки, который вдруг – по моральным или диетическим соображениям – стал убежденным вегетарианцем? Ведь в душе его должна начаться мучительная борьба. Он вынужден кормить своего четвероногого друга мясными продуктами, которые – как он верит – ничего, кроме вреда, принести не могут. Вегетарианские консервы для собак – вот что нужно таким людям…

На пирсе тем временем собралась толпа зевак. Пожилая супружеская чета, любопытная ко всему на свете, кроме друг друга – потому что нельзя же быть любопытным к собственному плечу, уху, затылку, – протолкалась вперед. Изогнувшись под тяжестью радиокомбайна на плече, подошел утренний прожигатель жизни – в бахроме волос, в бахроме обрезанных штанов, задумчивый, непризнанный, прыщеватый. Двое детей, прислонившись к ногам матери, кормили друг друга разноцветным мороженым. Их малиново-зеленые языки свивались кольцами вокруг твердых шариков, потом прятались назад полные сладкой добычи.

– …Не считаясь ни с какими затратами, фирма «Пиргорой» готовит для псов-вегетарианцев вкусную и питательную смесь из двадцати различных трав. Нет, мы не выходим в поле с косой, как Лев Толстой, не гребем все сено подряд. Наука торжествует и здесь! Наши исследователи взяли дикого кролика, вскрыли его желудок и по его содержанию определили, какие травки нравятся четвероногим. Из них-то и идет приготовление данных консервов. Конечно, с добавкой витаминов. Конечно, кальций, железо, аспирин, антибиотики…

Пожилой чете надоело смотреть на перегруженную корреспондентами «Вавилонию». Они нагнулись к детям и стали делать вид, будто хотят отнять у них мороженое. Дети, визжа, укрывались за юбкой матери. Мать сняла козырек, прятавший ее лицо в зеленой, пластмассовой тени, улыбнулась. Она была совсем не похожа на жену-3. Ему показалось.

Сьюзен не вышла встретить его у дверей конторы. Она сидела в кабинете, за его столом, как босс, ожидающий подчиненного для разноса. Лицо у нее было таким недовольным, словно он был – нет, не избавителем, великодушно согласившимся помочь, преодолевшим трудные ханжеские предрассудки, – а именно тем непутевым, опоздавшим, исчезнувшим актером, нарушителем всех обещаний, нечестным, нечестным человеком.

– Я не нашла здесь ни одного зеркала. Только в туалете. Но там оно слишком высоко. Мне придется встать на стул.

Когда она стояла на стуле, головы их оказывались на одном уровне. Прикосновения ее пальцев были быстры, как толчки рыбьих губ под водой. Она заклеила ему брови бежевым пластырем и поверх налепила искусственные, с безжалостным мефистофельским изломом. Волосы зачесала назад и обрызгала рыжеватым лаком. В рот засунула боксерскую жвачку и заставила зажать между деснами и щеками. Под носом появилась щекочущая полоска усов. Он стал неузнаваем, коварен, омерзителен, неотразим.

– Вы можете раздеться прямо здесь. Я пока приготовлю камеры. Но помните, что я просила? Галстук на голую шею. Пожалуйста.

Раздевшись, он остановился перед зеркалом. Он подумал, что в сущности она, наверное, права. Что еще, кроме презрения, могли вызывать эти покатые плечи, этот кучерявый треугольник на груди, этот незагорелый живот, подвешенный к ребрам, как полупустая лошадиная торба? Лицо под гримом было чужим, но что-то главное она сумела угадать про него и перерисовать в эту карикатурную маску. Конечно, это был он – сластолюбец, идущий по жизни мелкими прыжками, от одного удовольствия – скок-поскок – до другого, как с кочки на кочку, где повыше, туда и прыгну – без дальней цели, без глубинного смысла; падкий на лесть, умеющий подольститься; трус, каждую минуту озирающийся на призрак Горемыкала за спиной; бездельник, всю жизнь боявшийся настоящей работы и потому прицепившийся к несложному ремеслу, позволяющему наживаться на чужих страхах и горестях; скупердяй, отказавшийся вчера купить двухсотдолларовую ракетку для Голды (жена-1 позвонила напомнить, что девочка закончила первый класс с отличием) и отделавшийся карманным магнитофоном; лицемер, справляющийся по телефону о здоровье отца, чтобы тут же выбросить из головы весь перечень – каждую неделю новый – очередных болезней, мучивших одинокого старика; безвольный бабский угодник, давший втянуть себя в эту нелепую маскарадную затею.

В тесном пространстве туалета воздух густел от презрения, делался горячим. Антон перебирал в памяти телевизионных комиков, надеясь украсть у них какую-нибудь подходящую остроту для выхода и прикрыться ею, как фиговым листком. Но ничего не вспоминалось. Да и все равно он чувствовал, что маленькая фотографиня ни за что не откажется от своей медицинской, сухой деловитости – остри не остри. Он сделал глубокий вдох и вышел молча и послушно, как пациент, разглядывая сине-белые полоски презренного галстука на голом презренном животе.

– Лучше всего, если вы не будете обращать на меня внимания, – сказала Сьюзен. – Просто вообразите, что сейчас утро понедельника, что вы пришли на работу и начали заниматься делами. Достаньте ту папку, которая у вас на очереди, и просматривайте документы из нее.

Тон ее сделался почти приветливым, почти веселым, но Антон уже знал ее довольно, чтобы понять, откуда идет это улучшение настроения: мир, в его лице, дал ей очередное подтверждение своей ничтожности, и она приободрилась.