Но в одном все свидетели сходятся: что отборный конный полк архиепископа Феофила в бой не вступил. "Нас владыка послал биться с псковичами, - говорили конники, - а на войско великого князя Московского не велел руку поднимать".
Это ли не измена - самая позорная?!
Но конный полк не потащишь на площадь под топор палача.
20 июля
Дымная туча стоит над городом. Новгородцы жгут посады, жгут окрестные деревни, монастыри. Готовятся к осаде. Хотя ни хлеба, ни муки, ни даже гороха на базаре уже не купить ни за какие деньги.
Живут нелепыми надеждами. "Вот разобьет наш воевода Василий Шуйский вятчан на Двине и вернется в Новгород на подмогу со всей ратью". Но нет вестей от воеводы. Только бредут со всех сторон раненые и искалеченные и больные. И у каждого своя повесть - одна страшнее другой.
25 июля
Вой и стоны в доме Борецких. Пришло известие из Руссы, что явился туда князь Иван и учинил суд и расправу над пленными военачальниками новгородскими. Среди казненных - посадник Дмитрий Исаакович Борецкий. Вместе с ним казнены еще трое. Остальные закованы в цепи и отправлены в московские тюрьмы. Простых же пленников отпустил князь в Новгород.
Великодушие победителя? Расчет? Хитрость?
27 июля
Все кончено: рать Шуйского разбита на Двине. Бились упорно, до заката. Трех знаменосцев убили под новгородским знаменем одного за другим. Сам князь Шуйский едва спасся на лодке, сумел убежать в Холмогоры.
Чернь ропщет против бояр и воевод, их винит в бедствиях Новгорода.
Литовская партия обессилела, московская - подняла голос. Срочно собрано посольство во главе с архиепископом Феофилом - к князю Ивану, в Коростынь, просить мира по всей его княжеской милости. Но какой милости можно ждать от людей, сжигающих мирных жителей в церквах, отрезающих губы безоружным пленникам?
Эстонский дневник
Раны и стон кругом меня. Одежда затвердела от чужой крови. Сам я цел. Но душа пробита навылет.
Как жить дальше? Как забыть?
Вопию к небесам, вопию к Тебе, как вопил мученик Иов.
"Пытке невинных посмеивается", - сказал он про Тебя.
Правда ли это?
"Воздаяние за грехи", - объяснит священник и в Риме, и в Москве.
А безгрешные дети, погибшие в пламени? А нерожденные, пробитые стрелой в животе матери? А те беглецы, которые возвращались в лодках к себе в Руссу уже после замирения, - посмеивался Ты, послав бурю и утопив в озере несколько сотен?
Или одни новгородцы покрыты грехами, что Ты всю муку и казнь послал на них? А их мучители - погубители - победители - все безгрешны?
"Господь карает вероотступников", - скажет мне епископ Бертольд. А когда английские и французские католики сто лет резали друг друга, кого Ты карал? А когда даешь поганым туркам и прочим мусульманам губить и теснить христиан по всей Европе, на чьей Ты стороне?
Наказание за грехи? Но вот я - весь в грехе и сомнении - стою среди страдальцев цел и невредим.
И что есть наш грех? Сами мы грешим или Ты нас толкаешь к греху? Если сами - значит, в чем-то мы сильнее Тебя и Ты не всемогущ. Если не сами - то нет и вины на нас. Тогда за что же казнишь нас?
"Похули Бога и умри", - говорила жена Иову, пытаясь спасти его от страданий. И не выдержал Иов и возопил: "Не хочу знать души моей, презираю жизнь мою, будь проклят тот день, когда я родился!"
Не для того ли Ты попустил отрезать губы тем несчастным, чтобы они даже проклятий Тебе не могли прокричать?
"Поддались Сатане, сатанинскому искушению", - объясняют нам книжники. А того не помнят, что в их же священных книгах написано, что Сатана пришел к Господу "среди других сынов Его". И что ничего он не делает вопреки воле Твоей, во всем Тебе послушен. Разрешишь отнять у Иова детей, и скот, и богатства его - он отнимает. Разрешишь покрыть струпьями, кровью и гноем покрывает. Велишь не отнимать жизнь - он не отнимает.
Не знаю, как жить, не знаю - зачем.
Господи, помоги, Господи, дай услышать Тебя снова, дай верить!
Неисповедимы пути Твои, неведомы замыслы.
Но сказал же Ты друзьям Иова, возопившего против Тебя: "Горит Мой гнев на вас за то, что вы говорили обо Мне не так верно, как раб Мой Иов".
Значит, можно возопить против Тебя и остаться правым в глазах Твоих?
Есть ли надежда, что и мне простишь Ты страшные богохульства мои и укроешь в длани Твоей измученную душу мою?
Глава 6. Царская невеста
Фрау Урсуле Копенбах, в Любек,
из города Изборска, октябрь 1472
Бесценная мать и благодетельница!
Наконец-то у меня выдались свободные часы и даже дни, чтобы подробно описать Вам прошедший год. Те короткие записки, которые мне удавалось переправлять Вам до сих пор, конечно, не могли вместить и сотой доли того, чем хотелось с Вами поделиться.
А сейчас я застрял в городе Изборске, вместе с пышным посольством псковских бояр и посадников, выехавших торжественно встретить невесту князя Московского, Софию Палеолог, прибывающую сюда из Рима. По последним известиям, она благополучно приплыла в Ревель и оттуда должна была выехать в Дерпт. Но всю последнюю неделю дожди поливали эти края так, словно Господь задумал провести здесь репетицию нового потопа. Мы ждем вестей и бездельничаем. Нашему посольству отвели самый большой дом в крепости Изборска. По утрам он торчит над туманом, как Ноев ковчег, готовый к отплытию. Но куда? Где нам искать заблудившуюся невесту?
Я знаю, что она садилась на корабль в Любеке. Удалось ли Вам увидеть ее? Вы не поверите, моя бесценная, сочтете хвастовством, но в этом великокняжеском сватовстве и мне довелось сыграть какую-то роль. Когда-нибудь, при встрече, расскажу подробнее. И наш добрый епископ подтвердит мои слова. А пока - вот Вам отчет о прошедших месяцах.
Из всего потока событий и впечатлений какое мог бы я выбрать и назвать самым, самым сильным? Все то же, все то же - снова и снова: благодарное ошеломление перед милостью Господней. Помните мое горестное письмо с описанием ужасов войны? Тогда мне казалось, что конец света наступил за двадцать лет до обещанного срока. Что ни жизнь вокруг меня, ни моя душа не смогут возродиться после всей крови и огня, заливавших эту несчастную землю.
И что же?
Через два-три месяца после окончания военных действий и подписания мирного договора откуда ни возьмись в город уже текли подводы с провизией, с дровами, с сеном, по реке прибывали лодки и суда, на месте сгоревших домов стучали топоры, вырастали новые срубы, звонили колокола, горланили торговцы. Новый архиепископ Феофил, утвержденный московским митрополитом, служил в Софийском соборе, и новгородские бояре, посадники и купцы снова щеголяли друг перед другом роскошными облачениями, бобровыми шапками, золотыми поясами.