Невеста императора - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Ефимов cтр.№ 32

Ее жизнь замкнута Римом, поместьем и соединяющей их дорогой. Только однажды, девочкой, ей довелось пересечь Средиземное море и пожить с родителями в Карфагене — когда вся семья спасалась в Африке от нашествия визиготов. Я старше ее всего на год, но чувствую себя рядом с ней бывалым аргонавтом, случайно причалившим к берегу на полпути между Понтом Евксинским и Геркулесовыми столпами. Моя далекая Греция тоже тревожит ее воображение. По книгам она выучила названия городов, храмов, рек, имена поэтов и полководцев.

— А правда ли, что в Спарте холостяков наказывают штрафом и зимой нагими водят вокруг рынка? И если у старого мужа долго не появляются дети, он может ввести в опочивальню жены молодого юношу и признать ребенка своим? Но что же должен чувствовать при этом молодой, настоящий отец? Вот вы — вы согласились бы на такое?.. Устраиваются ли еще Олимпийские игры? Или епископы добились их запрещения?.. Неужели это правда, что и девушки принимали в них участие? И для этого раздевались почти догола?.. А праздник Великие Панафинеи? Получает ли Афина свой ежегодный чудесный наряд? Нет?.. И это запрещено? В чем же она красуется, бедняжка?

Ресницы ее доверчиво порхают вверх и вниз, но порой мне кажется, что в этих невинных вопросах полно скрытой иронии. Как подводный цветок актиния, прикованный ко дну, она шевелит красивыми веточками слов, выманивает из меня новости, сведения, догадки и потом жадно хватает их, как проплывающих мимо рыбешек.

Мне хочется поменять наши роли. Мне так о многом нужно расспросить ее. Ведь это ей, тринадцатилетней, лучшие мыслители наших дней слали свои философские трактаты. Когда она объявила о решении не выходить замуж и посвятить себя Богу, ее бабка, Юлия Проба, написала нескольким христианским ученым, прося совета и наставления. Многие откликнулись. Иероним из Вифлеема заполнил целый свиток восхвалениями девственности и целомудрия. Августин из Гиппона тоже объявлял девственность благим уделом, а потом добавил еще отдельное наставление о радостях вдовства. Эти послания переписывались и продавались в книжных лавках. Читая их, я обнаружил скрытые и явные нападки на моего учителя Пелагия. Из которых мне стало ясно, что и он откликнулся на просьбу бабки Деметры, и он послал ей большое письмо из Палестины.

Сохранилось ли оно? Где? Разрешат ли мне снять копию?

Но я не решаюсь так сразу выдать себя, назвать имя Пелагия.

Я лишь осторожно спрашиваю, осталась ли она при своем решении — никогда в жизни не выходить замуж.

Она замирает. Она набирает в грудь так много воздуха, что его должно хватить на долгую речь. Но не произносит ни слова. Ее тонкая фигура будто повисает на вздернутых плечах. Испуганная актиния втянула все свои веточки, превратилась в сжатый бутон. «Можно я не буду отвечать?» — просят ее глаза. Словно я учитель, задавший неразрешимую задачу. Рыжеватые волосы перечеркнуты сзади слепящей чертой горизонта.

А коварная память вдруг уносит меня на другой берег бескрайнего моря и выпускает из своей глубины другое лицо — небритое, искаженное, мокрогубое. Оно так же погружено в расплавленный блеск заходящего солнца, но само полно черноты. Только краснеет шевелящийся рот. Человек говорил, вопрошал, измывался, с наслаждением поворачивал лезвие сомнения в сердце. Он изливал на меня весь накопленный гной собственного неверия, тянул разделить с ним его долгую муку.

«Не спрашивай! Не говори! Замолчи!» — хотелось мне крикнуть много раз в эту черноту. А уйти, спрятаться не было сил.

Его звали Непоциан. Ему было под сорок, когда мы встретились в Палестине. Он подлавливал молодых людей на приманку кощунственного сарказма, но не столько даже для плотских утех, а чтобы сбросить на них хоть часть своего отчаяния. Видимо, это доставляло ему недолгое облегчение.

Почему я так упорно пытаюсь не пустить его в свой рассказ? Почему даю звучать только дорогим голосам? Разве Непоциан — не свидетель своего времени? Разве его боль, ненависть, презрение — не отблеск бушевавшей в мире злобы?

Пусть говорит.

СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ НЕПОЦИАН, СУДЕБНЫЙ КУРИОЗИ В ГОРОДЕ РИМЕ

Пойми наконец, доверчивый послушник греческих риторов: если у нас в Риме наступала нехватка подозреваемых в магии и колдовстве, мы не сидели сложа руки. Колдун ведь порой и не хочет вредить людям. Он и сам не знает, что от него разлетаются полчища демонов, — нужно помочь ему в священной борьбе с нечистой силой. Уж мне ли не знать, когда я занимался этим много лет, служа денунсиатором и куриози при Коллегии викомагистров Авентинского района.

О, мои утренние прогулки по форуму! Скромный, бедно одетый писец семенит от одной кучки беседующих к другой, прислушивается, заглядывает в глаза, вежливо хихикает. Что ему здесь надо? Наверное, хочет обратить на себя внимание сильных мира сего, наверное, мечтает о богатом патроне. А сильные мира едва бросают взгляд на эту человеческую слизь. Они даже не заботятся понижать голос при моем приближении. И мое оттопыренное ухо, расплющенное в детстве ударом отцовской пряжки, ловит и ловит бесценные сведения.

Такой-то впал в немилость при дворе? Ага, это важно. Такой-то приобрел новое поместье, подал на развод, получил наследство, судится с должниками, отправляется в путешествие? Все это может оказаться на поверку проделками демонов, все нужно рассортировать по полкам в кладовой памяти.

Но память человеческая тесна. Вскоре мне выделили отдельный подвал в судебном здании, где у меня хранились сундуки со свитками и табличками — сведения о каждом мало-мальски заметном жителе Рима. Как-то получалось, что демоны чувствовали себя вольготнее с богатыми и знаменитыми. Всякий раз, когда викомагистры садились намечать очередную жертву, они призывали меня.

Выбор подозреваемого — тонкое дело.

Как много важных мелочей нужно учесть, чтобы не попасть впросак. Этот, например, по жене — дальний родственник префекта, его лучше не трогать. А этот уже завещал свое имущество церкви, на нем много не заработаешь. Другой подходит по всем статьям — и богат, и не умеет держать язык за зубами, и греческие книжки почитывает. Но при этом живет слишком скромно, обходится почти без слуг. А это значит, что не набрать свидетелей, которые под пыткой могли бы подтвердить, что хозяин по ночам варит колдовские зелья и призывает мор и погибель на добрых христиан.

Конечно, в суд приходили и сотни доносов от маленьких людей. Жена упала и выкинула недоношенный плод — явное колдовство бездетного соседа. У другого внезапно высох колодец. У третьего сдохла корова, заболел ребенок, разбилась дорогая ваза, исчез любимый пес — все это были явные проделки демонов, которых насылали колдовством злые люди. Но подобная мелкота нас не интересовала. Им приходилось утолять свою жажду мести проклятиями на свинцовых табличках. «Наполни моего врага проказой, раздави ему мошонку, сожги его дом, обрушь на голову балкон», — изощрялись добрые жители города Рима. Потом эти таблички подкладывались под повязки умерших — считалось, что так они быстрее достигнут подземного царства. И попадут в руки демонов, обитающих в Аиде. Которые, мол, только и ждут, чтобы выполнить заказанную кару.