Демон-любовник - читать онлайн книгу. Автор: Кэрол Гудмэн cтр.№ 25

Ну, я, слава Богу, не забеременела и до сегодняшнего утра чувствовала себя прекрасно… хотя и заметила, что начала худеть…

Появление инкуба обычно сопровождается ощущением тяжести, навалившейся на грудь.

То же самое чувствовала и я, но этому, скорее всего, можно найти разумное объяснение — приступ астмы, например, внезапная остановка дыхания, которая случается во сне…

Я и раньше знала, что единственный способ отвадить инкуба — это изгнать его, но теперь мне удалось выяснить, что если экзорцизм не сработает (а так, вероятно, бывало, и не раз), можно попробовать поставить на окнах и дверях железные запоры и задвижки.

Может, именно поэтому Брок поставил новенькие железные щеколды на всех окнах и такие же железные стоперы на дверях в моем доме, а Диана Харт и Лиз Бук преподнесли мне в подарок железное изголовье к кровати? При мысли о том, что им известно о ночных визитах демона-любовника, я покраснела и принялась лихорадочно озираться. Интересно, кто еще догадывается, что я по ночам, так сказать, регулярно занимаюсь любовью с демоном? К счастью, единственным посетителем зала (кроме меня, разумеется) был парнишка с жидким хвостиком на затылке — уронив голову на книгу, бедняга спал без задних ног.

В справочнике по демонологии Форстера я вычитала, что в Швеции суеверные домохозяйки вешают на окна амулеты — перевязанные алой ленточкой пучки веток березы и можжевельника, чтобы помешать демону-любовнику пробираться в комнату.

А я-то решила, что Брок хотел сделать мне приятное, чтобы в спальне пахло свежестью!

Но считалось, что самым лучшим способом прогнать инкуба, было обратиться к нему.

«Нужно невероятное усилие воли, чтобы заговорить, когда рядом инкуб, но если жертва сможет сделать над собой сверхъестественное усилие, обратится к нему и попросит инкуба назвать себя, тогда демон исчезнет навсегда».

С трудом оторвавшись от книги, я бросила взгляд на укравшую витраж процессию ведьм.

«Кто ты?» — спросила я.

Разноцветные стеклышки закружились у меня перед глазами. Наверное, мне следовало гордиться собой — как-никак я сверхъестественным усилием воли смогла заставить себя заговорить с демоном, — но почему-то я вдруг почувствовала себя брошенной.

В эту ночь я спала без сновидений. И в следующую ночь тоже. Я просто больше не видела снов.

Наверное, я должна была испытывать облегчение, а вместо этого изнывала от какого-то неясного беспокойства. Мне нравилось просыпаться среди ночи, наблюдать, как тени деревьев дрожат и колеблются в призрачном лунном сиянии, пока луна не скроется за дом и все вокруг не погрузится во мрак. Теперь не в силах уснуть, я вставала, босиком брела в пустую комнату, вытаскивала из стопки одну из рукописей Дэлии Ла Мотт и снова забиралась в постель. Я глотала ее романы один за другим: все эти бесконечные истории о гувернантке и угрюмом хозяине дома, сироте и ее таинственных защитниках, — в качестве дополнительного поощрения выступали многочисленные весьма откровенные любовные сцены. Я читала до тех пор, пока на смену призрачному лунному сиянию не приходил серенький тусклый рассвет.

Несмотря на то, что я зверски не высыпалась, я по-прежнему старалась регулярно бегать по утрам, только теперь уже по лесу. Добежав до хорошо знакомых мне непролазных зарослей жимолости, я останавливалась, и какое-то время слушала, как переплетающиеся ветки с сухим шорохом трутся друг о друга. Я прислушивалась, не бьется ли запутавшаяся в зарослях птица, но вокруг было тихо и грустно. Я вспоминала висевший в Бриггс-Холле триптих, всех этих фей и демонов, навсегда покидающих этот мир, пробирающихся в другой как раз через такие заросли, и чувствовала, как у меня щемит сердце. Каково это — навсегда оставить родной дом, знать, что обречен вечно брести, пробираясь сквозь ажурный лабиринт спутанных ветвей, стены которого с каждым годом становятся все уже, готовый в любой момент сомкнуться над тобой? На обратном пути домой меня преследовали воспоминания об изгнанниках — мне начинало казаться, что я тоже одна из них. Я понимала, что это глупо: в конце концов, необходимость жить в трех часах езды от Нью-Йорка трудно назвать изгнанием, а бегство призрачного любовника — серьезной утратой, — и тем не менее теперь возвращалась с утренней пробежки уже не в том состоянии радостного возбуждения, как раньше.

Хотя долгие пробежки по лесу и резко наступившая осень вроде должны были бы пробудить во мне волчий аппетит, я заметила, что в начале октября почему-то стала заметно меньше есть. Примерно в то же самое время Феникс перестала готовить.

— Ты не сердишься? — спросила она, сунув мне два флайера — из пиццерии и из китайского ресторанчика, где торговали навынос. — Мне сейчас приходится проверять кучу сочинений. Мои студенты просто в ударе, особенно Мара.

— Она, случайно, не описывает события…

Я прикусила язык, сообразив, что до сих пор не знаю, откуда она родом. Феникс вроде упоминала, что она приехала из Боснии, но я своими ушами слышала, как студенты говорили, что Мара то ли из Сербии, то ли из Черногории.

— Ну, что-то вроде того, — догадавшись, что я имею в виду, кивнула Феникс. — Это что-то вроде притчи, в которой иносказательно описываются реальные события… вероятно, ее собственной жизни, о которых ей мучительно вспоминать. Я всячески поощряю ее не бросать работу, надеясь, что со временем она найдет в себе силы это сделать — собственно говоря, как и всех остальных, — но, знаешь, эта ее притча такая… просто мороз по коже… Остается только гадать, какой ужас за всем этим стоит.

— Неужели? Может, следует дать ее почитать какому-нибудь… специалисту?

Мне вдруг вспомнился случай, когда в Университете Виргинии один из студентов открыл стрельбу. Потом выяснилось, что незадолго до этого он написал сочинение, которое помогло бы предотвратить побоище — если бы прочитавший его преподаватель додумался показать его психологу. Но мои слова почему-то повергли Феникс в ужас.

— О нет! Она наверняка перестанет мне доверять! Я поклялась, что не покажу его никому, пока мы не поработаем над ним вместе. Мы с ней встречаемся каждый день, и она показывает мне наброски. — Феникс выудила из сумки двухдюймовой толщины пурпурную папку (для каждого студента у нее была папка разного цвета). — И потом, я уверена, что держу ситуацию под контролем.

Оставалось только гадать, действительно ли это так. Меня, признаться, беспокоило, как такая маниакальная сосредоточенность на работе одного студента скажется на ее собственной неустойчивой психике. Человеку с прошлым Феникс (в свое время я читала ее мемуары), наверное, очень нелегко читать подобные сочинения… и, тем не менее, она их читала.

На следующее утро, отправившись на пробежку, я обнаружила ее спящей в библиотеке на кушетке. Рядом валялась знакомая мне папка, страницы были рассыпаны на полу, многочисленные пометки красным фломастером напоминали брызги крови. Когда же мы с ней столкнулись у дверей Фрейзер-Холла, Феникс крепко прижимала к себе злосчастную папку.