Как только шасси лайнера оторвались от земли, Фриц прикрыл глаза и постарался задремать.
Совсем не то — его спутник. Юноша впервые в жизни вырвался на волю и вел себя, как это говорят, не адекватно. В аэропорту он шарахался от людей, смеялся и показывал пальцем на горбуна, а также потребовал у полицейского, чтобы тот арестовал негра. В самолете он долго отчитывал стюарда за соринку с наружной стороны стекла иллюминатора, а при взлете едва не сдвинулся от страха и просидел всю дорогу с одеревеневшими мышцами и широко открытыми глазами.
Вечером того же дня путешественники прибыли в рассвеченный огнями аэропорт Пулково города Санкт-Петербурга.
Едва они расположились в забронированном люксе «Палас-отеля» Курт принял душ и завалился спать.
Диц раскрыл на столе чемоданчик и поздоровался с Петей:
— Гутен абенд, майне кляйне фроинд. С возвращением вас в родные пенаты.
— Гутен морген гутен таг, — отозвался Петя довольно грубо — я с фашистами не разговариваю. Вас в милицию надо сдать.
Искренне удивленный, Фриц вскинул брови:
— Вот это номер! Как вас понимать, молодой человек?
— У вас в тайном бункере фашистское логово и Гитлер. Я уж не знаю, родственник или просто похож…
— Так вы его видели?! — Фриц соображал, как это могло случиться.
— Видел, видел. И слышал все, что вы говорили. Только выглядит он у вас как-то не очень… Кормите вы его что-ли плохо?
— Ферштейн! Понял! — хлопнул себя по лбу немец. — Вы ходили по трубе и слушали из бассейна. Поздравляю вас, герр Огоньков, вы и есть самый настоящий шпион, рад вас видеть, коллега.
Диц протянул огромную, как ворота, ладонь. Петя отвернулся.
— Но получается, что вы, коллега, владеете немецким? Это, знаете ли, для меня приятный сюрприз. Наверное, вы так же свободно владеете диалектами? Отныне беседы с вами будут доставлять мне истинное наслаждение.
По правде говоря, знание иностранных языков было слабым звеном в шпионской подготовке Питера Огонькова. По английскому еще туда-сюда, а про немецкий и упоминать стыдно.
— Не сомневайтесь, я понял все, что мне нужно, — заявил Петя, набивая себе цену.
До ужина еще оставалось время, и Фриц был не прочь поболтать с мальчиком.
— Что ж, поскольку мы с фюрером говорили исключительно о вас, — начал он, состроив серьезное лицо, — то мне бы хотелось знать ваше собственное мнение по этому делу.
Сопоставив те десятка два слов, значение которых он все-таки понял, Петя решил бить наугад.
— Вы желаете знать мое мнение, коллега, следует ли меня ликвидировать, или пока только стерилизовать? Мое мнение по этому вопросу в обоих случаях отрицательное.
Диц с трудом удержался от улыбки.
— Да, я вижу, вы крепкий орешек. Однако что же вы понимаете под термином стерилизация?
— Не думайте, что я совсем тупой. Стерилизовать что-либо — это значит погрузить на хранение в спирт или другой раствор, убивающий бактерии. Но смогу ли я быть вам чем-либо полезен, будучи заспиртованным в склянке, господин человеконенавистник?
Фриц Диц вышел, бесшумно отсмеялся в ванной комнате, вернулся, развалился в кресле и закурил.
— Знаете, коллега, — сказал он, пуская дым в потолок, — я все обдумал и пришел к выводу, что вы не можете представлять для меня интереса ни живым, ни мертвым, ни стерилизованным, ни посаженным в банку. Итак, господин Огоньков, вы немедленно возвращаетесь домой к своим родителям. Пожалуйста, продиктуйте номер вашего телефона.
Диц снял трубку и выжидательно уставился на Петю.
Но тот испугался и растерялся. Он не мог показаться родителям в таком виде.
— Погодите, погодите, вы не можете меня просто так отпустить. Я много знаю, я могу расколоться.
— О да, вы можете много чего рассказать. Про волшебную палочку, золотую рыбку, путешествие в Америку, засекреченный бункер неизвестно где и про живого Адольфа Гитлера, которому от роду сто двадцать три года и который выглядит как десятилетний мальчик. За такие ценные сведения вас несомненно наградят и повысят в шпионском звании. Итак, номер? Впрочем, его не сложно узнать через справочное…
— Погодите! — Петя испугался не на шутку. — Стойте! Не надо звонить. Я не могу показаться родителям в таком виде, вы не должны…
Фриц положил трубку на аппарат.
— Что же мне с вами делать? Может быть, передать лейтенанту Яблочкину? Он, кажется, вас разыскивает… Вот пускай он и прячет вас у себя дома, а мне достанет еще хлопот с господином спортсменом. Не хватало мне нянчить сразу двоих — титана и карлика.
— Нет, нет, Яблочкину говорить тоже нельзя. Я только теперь это понял. Он человек военный, обязан доложить.
— А я, по вашему, человек, который не в своем уме: прятать мальчишку, находящегося во всемирном розыске. Может быть, вы хотя бы поговорите со своими родителями — ну, допустим, из Австралии? Это можно легко устроить.
— Как же я поговорю с таким голосом? Они сразу догадаются.
— О, это не проблема, — Фриц распахнул чемоданчик. — Вот этот маленький синтезатор, — он прикрепил к трубке своего мобильного телефона коробочку, — может делать любой голос. В вашем случае необходимо просто понизить частоты. Вот, смотрите, я выставляю прибор в положение «мужской бас», а теперь скажите что-нибудь.
— Раз, два, три, — сказал Петя и одновременно услышал в трубке свой нормальный голос. — Десять! Двадцать! Сто! Тысяча! Мама! Папа! Ура! Набирайте, набирайте скорее!
— Итак, юноша, не забывайте, что вы в Австралии: английская королева, доллар, кенгуру и все такое. Алло, фрау Елена? Сделайте мне звонок через Канберру… Мельбурн? Хорошо, пусть будет Мельбурн.
Диц положил трубку на стол:
— Можете говорить, коллега.
Петя вдруг, словно во сне, услышал голос мамы. Он бросился к дырочкам микрофона и закричал:
— Алло! Мама! Это я!..
— Петя! Петечка! Где же ты, сынок?!
— Я здесь! Я в этой… в Австралии!
— Что же ты там делаешь, Петечка?.. Сынок, мы тебя во сне видели, и я и папа.
— Мама, это не сон! Это было, было на самом деле!
— Петя, тебя похитили? Тебя пытают?
— Нет, нет, с чего ты взяла?! Я так, сам путешествую…
— Ты здоров? Тебя кормят?
— Да, мама, все хорошо, здесь тепло, кенгуру, бананы, английская королева…
— Что?.. Вот папа рвется, хочет с тобой поговорить…
Почувствовав легкое головокружение от этого крикливого и бессмысленного диалога, Фриц Диц вышел на балкон и закурил.
Внизу горел огнями Невский проспект. Огромное световое табло на Знаменской площади напоминало горожанам и приезжим туристам о том, что до открытия Тридцатых летних Олимпийских игр осталось 112 часов и 55 минут.