Форма жизни - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ливадный cтр.№ 10

И вот его не стало.

Всё рассыпалось, как карточный домик, мгновенно превратившись в прах…

Она понимала, что должна жить дальше, но где взять сил для этого, когда твоё сознание неожиданно начинает рушиться в пропасть, когда подрублены все его устои и из жизни безвозвратно ушло всё самое ценное?

…Внезапно включился сферовизор. Мари вздрогнула, обернувшись, но проекционная полусфера матово серебрилась снежинками помех — передачи уже окончились.

Она дотянулась до пульта, выключила питание.

Через минуту компьютерный терминал часто замигал приводом активации, но Мари уже не заметила этих судорог, которые неожиданно пробежали по сетевому терминалу и тем электроприборам, что управлялись бытовыми компьютерными подсистемами.

Она сидела у окна, глядя на город, который сначала медленно расцветал феерией огненных красок ночной жизни, а потом начал постепенно угасать, становясь серым, блеклым, утилитарным.

Она не могла заставить себя спать.

Всё, что было дорого, значимо, внезапно оказалось в прошлом. На фоне обрушившегося горя бледнели проблемы дня вчерашнего, казались надуманными и смехотворными его радости, стали не нужны назначенные встречи и планы на ближайшее будущее.

Уже за полночь ей позвонил Пит.

Они собирались встретиться в ночном клубе, но Мари после известия о смерти отца и посещения морга не могла даже помыслить о том, чтобы идти на какую-то вечеринку.

— Ну ладно, извини… — выслушав её, произнёс он. — Хочешь, я приеду?

— Зачем? — сжимая трубку мобильного коммуникатора похолодевшими пальцами, тихо спросила она.

— Ну, поговорим, посижу с тобой…

— Спасибо, Пит… Не нужно. Я сама… — Она машинально коснулась сенсора отключения и без сил опустилась в кресло, придвинутое к окну.

Он тоже не испытывал боли. Он был чужим человеком.

Мари не понимала, что с нею творится. Питер, которого она ещё вчера считала славным парнем, вдруг вызвал острую неприязнь, и она отчётливо осознавала — это чувство уже не забудется, не пройдёт. Моральные удары следовали один за другим, в ней всё больше надламывался некий внутренний стержень, и в конце концов ближе к утру она не выдержала.

Нужно было как-то пережить это горе, найти новую точку опоры в пошатнувшемся мире.

Блеклая полоска зари зажглась у горизонта, подкрасив розовым серые облака, цепляющиеся за вершины города-мегаполиса. Она оделась и вышла в сонную прохладу загазованного осеннего утра.

Люди уже проснулись и спешили по своим делам.

Город на глазах превращался в шевелящийся муравейник. Мари некоторое время бесцельно брела по улице, но потом увеличивающаяся толпа прохожих начала затирать её. Темп городской жизни не подразумевал бесцельных пеших прогулок в утренние и вечерние часы, когда миллионы людей спешили к транспортным развязкам уровней, чтобы успеть на очередной пневмопоезд.

С трудом выбравшись из стремнины людского потока, Мари, растрёпанная и помятая, прижалась к холодной стене фасада многоэтажного здания.

Она всегда строго относилась к своей внешности. Хорошо выглядеть, следить за собой — означало в её представлении возможность испытывать чувство внутреннего комфорта, быть уверенной и спокойной.

Сейчас её волосы растрепались и спутались. Мари медленно приходила в себя, стоя у стены здания. Несколькими раздражёнными движениями она попыталась привести в божеский вид предмет своей недавней гордости, но спутавшиеся волосы, мокрые от постоянно моросящего дождя, плохо подчинялись движению пальцев…

Внутри неё рос непонятный протест. Она чувствовала: ещё немного такого состояния — и жизнь окончательно потеряет свой смысл… Требовалось немедленно что-то сделать, встряхнуться так, чтобы вытравить из души народившееся в эту ночь равнодушие к самой себе, к окружающему миру, к смыслу жизни…

Заметив тускло сияющую вывеску, Мари пошла в том направлении.

Салон красоты только что открылся, и посетителей ещё не было. Навстречу Мари вышла девушка примерно её лет, помогла снять пальто, пригласила в кабинет. Мари прошла, села в кресло, несколько секунд смотрела на своё отражение в огромном зеркале, а потом произнесла, вздрогнув от глухого звука собственного голоса:

— Я хочу подстричься.

— Как? — с милой улыбкой спросила девушка, протягивая руку к терминалу, память которого содержала каталоги причёсок.

— Не нужно, — остановила её Мари. — Под машинку.

Что это было? Форма внутреннего протеста? Способ встряхнуть свою психику или осознанное действие, смысл которого ускользал от неё в данный момент?

Мари не нашла немедленного ответа на данный вопрос. У неё были прекрасные волосы, которые она растила несколько лет. Теперь их не будет, и на свет появится новая Мари… Может быть…

Через десять минут, выйдя на улицу, она остановила такси.

— К гаражам Восемьсот шестнадцатого квартала, пятый городской уровень, — произнесла Мари, опускаясь на заднее сиденье.

Она собиралась взять свою машину и съездить к маме.

* * *

Там, где жизнь и смерть неразличимы, рождаются новые, неизвестные ранее чувства.

Мари ощущала, что её тоскливое безумство затягивается и затягивает её, словно чёрный водоворот, вырывающийся за рамки сознания.

Она остановила машину у бетонных ограждений, выкрашенных в кричащую жёлто-красную «зебру».

Ветер ерошил её коротко остриженные волосы, холодил непривычную к таким прикосновениям кожу головы, и это ощущение было острым, непознанным, как дальнейшая судьба…

Она прошла несколько шагов, оперлась о холодный шероховатый бетонный блок и застыла, глядя в прозрачную осеннюю даль.

Они с отцом приезжали сюда… Поначалу часто, потом реже — ведь время, как известно, лечит душевные раны.

За прерывистой стеной из бетонных параллелепипедов начиналось мёртвое пространство, посреди которого находилась остекленевшая коническая воронка, полная чёрной стоячей воды.

Мари не видела её — эпицентр взрыва заслоняли мёртвые коробки частично обрушившихся домов. Руины городских окраин обрамляли центр города, словно иззубренный венец, обронённый на землю великаном.

Чего я жду? — со страхом и внутренним смятением думала Мари, глядя на руины. Скорбь этого места смешивалась с её свежим личным горем, делая его ещё более невыносимым.

Неужели всё так просто, так окончательно, так жестоко? Зачем же тогда мы живём, мучаемся, ненавидим, к чему-то стремимся, дышим, надеемся, любим?..

Зачем, если настанет миг и всё исчезнет вместе с нашим сознанием?

Мари не понимала, что толкает её именно на такие мысли. Она была измучена суетой города, узостью его стен, ей хотелось покоя, тишины, какого-то простора… И вот она нашла это место — неподалёку от почерневших, закопчённых стен, у символической ограды, призванной отделять живых от мёртвых…

,

— Вот мы и подошли к сути проблемы, Юна. Я не зря сказал тебе: несмотря на «одичание» и трансформацию форм, большинство сервов помнит о своей изначальной функции. Семя, которое разбрасывают плюющиеся кусты, состоит из колоний микромашин. Гоум говорил мне, что эти мельчайшие, невидимые невооружённым глазом микромеханизмы — есть не что иное, как полезнейшее изобретение наших предков, позволившее им не только заселить Селен, но и колонизировать иные планеты. Просто за века регресса мы потеряли контроль над ними, утратили знания об истинном предназначении той серебристой субстанции, которую ныне называют проклятием, да и сами микромашины в результате бесконтрольного воспроизводства начали представлять определённую опасность. На самом деле старик Гоум наглядно доказал мне, что дозированная инъекция микромашин в кровь человека приводит к управляемому изменению жизненных процессов. Маленькие кибернетические симбионты живут в крови, как обычные тельца, они изначально сконструированы для внедрения в человеческий организм. Результатом их деятельности является неслыханная приспособляемость человека к условиям внешней среды. Когда человек, в крови которого обращаются микромашины, попадает под палящие лучи солнца, эти маленькие симбионты перемещаются в капилляры, пронизывающие кожу, и аккумулируют излишек энергии, предохраняя своего хозяина от ожогов. Затем стоит такому человеку попасть в лютый мороз, микромашины начинают отдавать накопленную энергию, согревая хозяина, поддерживая постоянную температуру тела. Кроме этого, существует ещё несколько способов применения колоний микромашин. Их можно поселить на кожных покровах и с помощью специальных матриц сформировать из металлизированных клеток разъёмы для подключения полезных устройств.

— Я не верю тебе.

— Юна, я видел это своими глазами. У Гоума было несколько матриц и импланты, которые подключаются к сформированным разъёмам. Он не придумал это сам, а с риском для жизни добыл древние приспособления в разрушенных городах, где тысячи лет назад жили первые обитатели Селена.

— К чему ты рассказываешь мне эти подробности? — не сумев скрыть страх и отвращение, спросила Юнона. — Зачем ты пугаешь меня?

— Я тянул, сколько мог, Юна, — ответил Герон. — Зная, как относятся к изменённым жители городов, я пытался подготовить тебя к нелёгкому восприятию правды, заставлял тебя читать книги древних, в надежде, что ты поймёшь: биологическая эволюция на Селене зашла в тупик, условия внешней среды ухудшаются с каждым годом, и твоему поколению придётся делать осознанный выбор между медленной деградацией и единственным способом выживания…

— Нет. Не продолжай. Я не хочу слышать от тебя такие слова!

Герон тяжело вздохнул:

— Хочешь ты или нет, но тебе придётся узнать правду, Юна. Я не могу допустить, чтобы тебя забила камнями безумная толпа.

Лицо Юноны стало пепельно-серым. Она порывисто встала:

— Я лучше уйду.

— Нет.

— Отец, я слушалась тебя во всём, но сейчас ты говоришь отвратительные вещи.

— Я вижу, ты поняла мой намёк. — Герон тоже встал и жестом указал на запасной выход из оранжереи, которым, на памяти Юноны, никто и никогда не пользовался. — Пойдём. Я покажу тебе правду, а дальше ты вольна поступать, как хочешь.

Она не смогла воспротивиться. Привязанность к отцу всё же была слишком сильна, чтобы взять и просто уйти, не окончив этот разговор. Если между ними останется недосказанность, они уже не смогут жить и общаться, как прежде, хотя Юнона подозревала, что прошлое уже необратимо ушло…

— Отец, неужели ты не мог просто промолчать, как делал многие годы, когда я спрашивала про маму? — с горьким упрёком произнесла она.

— Мог, — ответил Герон, подводя дочь к входу в тесную шлюзовую камеру. — Но не забывай, я сам позвал тебя в сектор гидропоники. Твой вопрос уже не играл решающей роли. Разговор на тему изменённых состоялся бы, так или иначе. — Он открыл овальный люк и жестом указал дочери на переходной тамбур.

Она вошла в тесную камеру, по-прежнему ощущая, что дрожит всем телом.

— Причина во мне? — пересилив дурноту, спросила Юнона, протягивая руку, чтобы взять из специальной ниши защитный костюм, без которого выходить на поверхность Селена было равнозначно самоубийству.

— Ты повзрослела, Юна, — ответил Герон, помогая ей облачиться в свободно ниспадающий балахон с островерхим капюшоном. — Я не слепой и вижу, как смотрят на тебя молодые парни.

Юна покраснела:

— При чём тут это, отец?

— Сейчас узнаешь. — Он взял из ниши второй балахон и начал ловко облачаться в нехитрую экипировку.

Затянув шнуровку, он посмотрел на дочь сквозь мягкую прозрачную лицевую пластину и плотно закрыл внутренний люк. Теперь они стояли тесно прижавшись друг к другу.

— Не суди слишком торопливо и опрометчиво, — голос Герона прозвучал глухо и невнятно. — Держи себя в руках, Юна, и помни, что я люблю тебя. — С этими словами он начал открывать механизм второго люка.

Этим выходом на поверхность уже давно никто не пользовался, и овальная плита не сразу поддалась усилиям Герона, а когда она всё же сдвинулась с места, то на пол переходного тамбура посыпались куски потерявшего эластичность уплотнителя.

Юнона стояла, не в силах предугадать, что произойдёт в ближайшие минуты. В голове девушки царил настоящий хаос, мысли путались, а в душе по-прежнему стыл обыкновенный человеческий страх перед грядущей неизбежностью.

* * *

Над этой частью Селена наступал вечер.

Жгучий диск солнца уже висел так низко над горизонтом, что отвесные стены кратера отбрасывали постепенно удлиняющиеся, угольно-чёрные тени с резко очерченными границами.

Юнона редко выходила за пределы города, и реальность Селена пугала её. Отец был прав, — их мир уже давно не предназначен для живых существ, стоило немного постоять, наблюдая за стремительными физическими метаморфозами, происходящими на грани света и тьмы, чтобы слова Герона наполнились реальным, доходчивым смыслом.

Нагретые скалы дышали дневным жаром, но там, где пролегли глубокие тени, на смену зною уже пришёл холод. В такие предзакатные часы можно было увидеть, как рядом, буквально в нескольких метрах друг от друга, лежат совершенно разноликие пространства. Над освещёнными участками равнины разреженный воздух всё ещё струился зыбким маревом, а в тени скал камни уже успели покрыться белесой коростой наледи. Над жёлто-коричневой равниной, образующей дно кратера, стремительно возникали смерчи, поднимающие вверх столбы мелкой реголитной пыли, изредка до слуха долетали приглушённые хлопки — это лопались, рассыпаясь на острые обломки, не выдержавшие резкого перепада температур фрагменты скал…

Дикий, неприветливый, лишённый даже намёка на жизнь мир. Трудно представить, что когда-то он выглядел совершенно иначе и на месте выжженных безжалостным солнцем пространств росла трава, высились деревья и к лазурным небесам вздымались многоэтажные дома городов.