Магия в скорлупе - читать онлайн книгу. Автор: Энн Доунер cтр.№ 12

Мерлин владел китайским языком. Он долго разговаривал с травницей на мандаринском диалекте, сильно жестикулируя и утвердительно кивая, а китаянка отрицательно качала головой. Потом она заглянула в несколько больших книг и исчезла за занавеской.

Пока она отсутствовала, помощница принесла им блюдо с кисло-сладкими консервированными сливами и маленькие чашечки зеленого чая. Когда травница вернулась, в руках у нее был небольшой сосуд с темной жидкостью. В ней плавало нечто похожее на тысячелетнее яйцо-пашот, слегка овальное и покрытое зелеными и черными пятнами. Она протянула банку Мерлину, все еще покачивая головой и быстро лопоча что-то по-китайски. Каждый раз, когда профессор хотел взять у нее банку, китаянка отводила ее в сторону, и следовало еще одно бурное высказывание, Гидеону казалось, что она ругает его друга.

Наконец Мерлин с кислой миной повернулся к волшебнику, прижимая к себе сосуд.

— Это глаз дракона. Она говорит, что это самое подходящее из того, что у нее есть. Он очень старый и сильный, мы должны быть крайне осторожны с ним.

Травница подала бумагу, на которой были нарисованы какие-то иероглифы. Профессор быстро проглядел и подписал ее.

— Я только что освободил ее от всякой ответственности и пообещал не преследовать, если что-то пойдет не так.

— Освободил от ответственности? — недоуменно повторил Гидеон.

Оуроборос обратилась к своей памяти будущего.

— После твоего времени. Юридическое нововведение семнадцатого века, — шепнула она.

Несколько портретов Бенджамина Франклина сменили хозяина, и китаянка теперь сияла улыбкой. Она радостно крикнула им вслед:

— Спасибо! Заходите еще, пожалуйста.

Кухня превратилась в мастерскую. Обеденный стол накрыли старой простыней. Из кабинета мистера Оглторпа позаимствовали вращающуюся настольную лампу. На посудном полотенце лежало множество крошечных губок, кисточек, металлических шпателей, рядом разместились маленькие бутылочки. Микко склонилась над предметом, соседствующим с увеличительным стеклом, а Теодора время от времени подавала ей какой-либо инструмент или малюсенькую бутылочку чистого спирта. Наконец Микко откинулась назад и перевела дух.

— Я всегда знала, что изучение художественной реставрации когда-нибудь пригодится, — сказала она. — А теперь, Додо, взгляни и скажи, что ты думаешь.

Теодора низко наклонилась, чтобы посмотреть. Иногда она задавала себе вопрос: есть ли что-нибудь, чему Микко не училась? Видимо, большая часть ее знаний связана с искусством или редкими книгами — девочка знала, что Микко чуть не стала доктором искусств.

Теперь, когда тонкую пластинку слоновой кости тщательно очистили от грязи с Сентрал-сквер, она засияла красками. Фиолетовый чертенок с красными глазами отшатнулся от нападающей виверны. Защищаясь, он вскинул когтистые лапы, а в зеленых глазах застыл страх. Сине-черная спина виверны блестела, а чешуйки, плотно прилегающие друг к другу, придавали ей сходство с лоснящейся шкурой тюленя. Перепончатые, как у летучей мыши, крылья, сложенные на спине, местами были такими тонкими, что просвечивали. Хищно изогнутый черный клюв отливал серебром, как дуло ружья, глаза блестели яркими изумрудами. Ярко-алый раздвоенный язык тянулся к загнанному в угол чертенку. (Вообще-то у настоящей виверны язык не алый и не раздвоенный, но сейчас это не важно.)

Под слоем грязи на полях обнаружились некоторые детали карты, которые раньше были не видны: во-первых, на виверне блестел золотой ошейник с серебряной веревкой, туго натянутой чьей-то рукой, во-вторых, хотя сам владелец руки был неизвестен, виднелся край его черной туники и загнутый вверх нос алой туфли.

Теодора оторвалась от картинки, ее глаза сияли.

— О, Микко, разве это не волшебство?

Уикка сидела на куполе Массачусетского технологического института, слизывая остатки вишневой карамели, застрявшей между пальцами. Ее живот был так набит шоколадом, что создавалось впечатление, будто она проглотила арбуз целиком. При каждом выдохе от нее исходило горячее облако паров жженого сахара. По ее жилам текла опасная смесь, состоящая из четверти драконьей крови и трех четвертей сахара и кофеина. Виверна ощутила прилив сил, ее обычная проказливость достигла критического уровня. Она чувствовала необходимость дать ей выход.

Уикка летела над городским садом, собираясь напугать туристов, катающихся на лодках, и погонять плещущихся в тростнике лебедей. Не успела она найти укромное место под раскидистым деревом, откуда удобно будет озорничать, как ее отвлекло какое-то движение теней поблизости.

Дракониха распласталась на земле и прижала уши, мысли ее смешались. Это и не кольцо времени, и не какая-то известная ей магия, дикая, укрощенная или иная. Однажды, когда она была еще совсем юной виверной, Гидеон попросил ее посидеть у огня, а сам открыл сундук и достал пузатую железную бутылку, опутанную семью струнами волшебной арфы. Размотав последнюю из них, волшебник вынул пробку и поводил бутылкой перед носом Уикки, затем вновь быстро заткнул горлышко сосуда, обвязал его и вернул в сундук. Виверна закашлялась и закрыла лапой морду, тряся головой, как будто хотела избавиться даже о памяти об этом запахе.

— Я не могу назвать его вслух, — сказал Гидеон. — Это магия, обращенная против самой себя, — магия, ставшая бешеной и мерзкой. Теперь ты знаешь ее запах. Если ты когда-нибудь почувствуешь его, то не приближайся. Возвращайся ко мне немедленно.

Пока Уикка наблюдала, сумятица в ее мозгу улеглась, тени успокоились, а колеблющаяся темнота сползла в дренажную канаву. Когда все закончилось, виверна больше не хотела гонять лебедей. У нее не было возможности вернуться к Гидеону, но она могла поспешить к своему гнезду и яйцу. Так она и сделала.

Микко и Теодора спорили. Няня стояла спиной к кухонной раковине. Она выглядела крайне усталой. Карта таро все еще лежала на столе.

— Послушай, Додо, ты же знаешь, что, если бы твой отец был здесь, он не позволил бы тебе оставить ее у себя. Очевидно, что она старинная, редкая и ценная. Вероятно, кто-то ее ищет. И даже если мы не сможем разыскать законного владельца карты, ее следует отнести в музей, где о ней будут как следует заботиться и ее увидят люди.

Теодора сидела на табуретке, скрестив руки на груди, ее лицо было мрачнее тучи. В душе девочки бушевало ужасное тяжелое чувство, ей казалось, что она вот-вот взорвется. Время от времени она бросала злобные взгляды в сторону Микко.

— Но его здесь нет. Я нашла ее, она прилепилась к моей подошве. Ты не можешь заставить меня отдать ее. И не называй меня Додо! Я терпеть не могу, когда ты меня так называешь. Только папе можно звать меня так, а тебе нельзя.

Будь это даже и правдой, сказать такое было невероятно глупо, и Теодора покраснела.