Дети лампы. Книга 2. Джинн в вавилонском подземелье - читать онлайн книгу. Автор: Филип Керр cтр.№ 54

— Эй, парни, — произнес он. Ага, отлично! Он снова говорит по-английски! — Все в порядке. Beликан ушел. А моя голова на месте.

Псы вскочили, подбежали к нему и принялись облизывать его лицо и руки.

— Наверно, все выглядело намного страшнее чем оказалось на самом деле, — утешал он собак теребя их вислые уши и прижимаясь к ним носом. — Хотя, если честно, мне было жуть как страшно. Только представьте, я до сих пор чувствую меч на своей шее. — Он вздрогнул. И тут же улыбнулся. — Как лезвие бритвы в парикмахерской.

Алан гавкнул и отбежал: чуть поодаль на полу валялся какой-то предмет. Это был меч.

Джон взял его в руки и провел большим пальцем по лезвию. Самый настоящий меч. Острый-преострый. Он несколько раз взмахнул им в воздухе. Так все-таки что это было? Что ему довелось пережить? Мираж? А остальные шесть хранителей, которые ждут его впереди? Они будут настоящие или тоже призраки? Он решил на всякий случай взять меч с собой.

Они двинулись вниз по спиральной дорожке, но не прошло и десяти минут, как им повстречался всадник, настоящий арабский улан, весь в черном, вплоть до головного убора — накидки, прикрывавшей лицо почти целиком. Вороной конь нервно гарцевал под наездником, который незамедлительно наставил на Джона свое копье. Мальчик не преминул дотронуться до острия и обнаружил, что это оружие вполне настоящее, не хуже меча.

— Обнажи грудь, — сказал улан по-арабски. К счастью, этим языком Джон теперь владел в совершенстве. Тем не менее подставляться под копье ему хотелось не больше, чем под меч. С другой стороны, сопротивляться тоже не имело большого смысла. Что такое мальчик с мечом против всадника с копьем?

Джон решил выполнить приказ, уповая на то, что удар копья тоже окажется не смертельным. Расстегнув рубашку, он обнажил грудь, а всадник тем временем проскакал несколько метров вниз по дорожке, развернул коня и понесся прямо на Джона с наставленным на него копьем.

— Лежать, парни, — крикнул Джон собакам и, бормоча молитву, закрыл глаза.

На сей раз он даже почувствовал, как задрожала земля у него под ногами, а в нос ударил сильный лошадиный запах… Джон приоткрыл глаза. Он стоял в облаке пыли, поднятой копытами вороного жеребца. Стоял вполне живой. Всадника нигде не было видно.

Алан перевел дух и тут же закашлялся, поскольку в глотку ему попала пыль. Нил утомленно покачал головой и улегся обратно на землю, наблюдая, как его молодой хозяин осматривает собственную грудь и застегивает рубашку.

— Согласно записям Эно, — сказал Джон, еще не уняв дрожи, — нам предстоит встреча еще с пятью хранителями, причем четырем я должен подчиниться, а пятого убить. Хорошо бы этот пятый оказался как раз тем идиотом, который выдумал эти глупые испытания. А то у меня аж сердце из груди выпрыгивает. — Он притянул голову Алана поближе к своей груди. — Слышишь? — Он возбужденно засмеялся. — Бьется, как птица в клетке. Думаю, к концу дня мы будем точно знать, здоровое у меня сердце или нет. Впрочем, может, в этом и есть суть испытаний?

Джон смело двинулся вниз по дорожке-серпантину и довольно скоро был вынужден подчиниться лучнику, который выпустил в него стрелу — такую же безвредную, как меч и копье. Потом ему встретился огромный борец, который сгреб его в охапку и шмякнул об землю, не причинив ему при этом никакого вреда. К пятому испытанию, состоявшему в том, чтобы засунуть голову в пасть льва, Джон уже чувствовал себя большим знатоком хранителей подземелья.

— Я бы сказал, что трех испытаний вполне достаточно, чтобы составить полное представление о здешних нравах, — сказал он, пройдя через пламя, выдыхаемое огнедышащим драконом. — Мне заведомо известно, что ничего плохого со мной не случится. Да, с шестью они все-таки переборщили.

После шести из семи обещанных встреч Джон совершенно лишился сил и не был готов убить даже саранчу. Думать о том, что ждет его за следующим изгибом дороги, он тоже был не в состоянии. Но, понимая, что впереди новое, самое серьезное испытание, он решил, что надо встряхнуться.

— Сейчас мы встретимся с седьмым хранителем, которого я должен убить. Но, наверно, я никого на самом деле не убью, — сказал он Алану и Нилу. — То есть убью, но не по-настоящему, а понарошку, как они убивали меня. А вы как думаете?

Собаки одобрительно залаяли, втайне надеясь, что если Джону действительно суждено кого-то убить, это будет настоящая корова, потому что они ужасно соскучились по свежей говядине. Будучи собаками, они, в отличие от своего юного хозяина, не терзались сомнениями, убивать или не убивать другое живое существо, причем не какое-то насекомое, а седьмого хранителя Иравотума.

Но ничто, ничто не предвещало неожиданности, которая подстерегала Джона за следующим изгибом спиральной дорожки. Там, в своем любимом полосатом костюме, в шикарных ботинках, как у сицилийских мафиози, и даже в рубашке, которую Джон и Филиппа подарили ему на Рождество, стоял невысокий седой человек — родной отец Джона Гонта.

— Привет, Джон, — сказал отец. — Рад тебя видеть.

— Папа! Что ты тут делаешь?

— Нет, лучше скажи, что тут делаешь ты?

Алан и Нил бросились было к брату, но… Они не стали подпрыгивать и лизать ему лицо, как они обычно делали дома (из-за чего мистеру Гонту вечно приходилось снимать и сушить очки, поскольку на задних лапах собаки были ростом с него самого). На этот раз собаки внезапно остановились, а затем отпрянули от стоявшего на дорожке человека и нервно зарычали, будто чувствовали, что с ним что-то не так. Алан и Нил смотрели на Джона и гавкали, да мальчик и без них прекрасно понимал, что этот человек не может… нет, просто не может быть его отцом. И все же…

— Как ты попал сюда, папа?

— Хороший вопрос. Я и сам толком не знаю.

Что ж, ответ уместный — если это и вправду отец. Но, памятуя о предыдущих шести хранителях, Джон был не особенно склонен доверять собственным глазам. Если, конечно, все предыдущие испытания не были хитроумно разработаны именно для того, чтобы ввести его в заблуждение и подсунуть реального хранителя. Джон подошел к отцу и положил руку ему на плечо. Так, костюмчик кашемировый, все правильно. И одеколоном отцовским пахнет — все как надо. Даже конфетки мятные у него во рту в точности такие, какие Эдвард Гонт всегда сосет после того, как выкурит сигару. Если этот человек — действительно плод воображения Джона или мираж… что ж, значит, этот мираж воспроизводит оригинал с такой же точностью, с какой ходят золотые часы на запястье его отца. Ударить этого человека мечом? Убить его? Только если Джон будет на сто процентов уверен, что имеет дело с самозванцем или с чем-то вовсе не существующим.

— Папа, — произнес он осторожно.

— Да, Джон?

— Помнишь, у тебя на столе стоит золотая статуэтка? Статуя Свободы? Знаешь, я случайно отломил руку с факелом. Нечаянно. Я давно хотел тебе сказать. Вообще-то я сразу приклеил руку на место, суперклеем. Только не очень аккуратно. Прости, пожалуйста.

В эту неприятность Джон вляпался как раз перед тем, как Нимрод позвал близнецов вызволять «Гримуар Соломона». И оправданий-то никаких не придумаешь. Как вышло, что статуэтка сломалась, Джон не понимал. Видно, он держал ее как-то небрежно — притворялся, что получил Оскара, — и вдруг рука с факелом просто отвалилась. Эта дурацкая статуэтка стоила ни много ни мало двадцать пять тысяч долларов, и Джон понимал, что отец вряд ли отнесется к происшедшему равнодушно. Как, кстати, и к путешествию Джона в Ирак. Ведь он отпустил Джона и Филиппу с Нимродом только в Стамбул и в Германию.