Белый гусь зашёл слева и отрезал путь к калитке. Серый двигался прямо. Его приоткрытый клюв внутри был красным.
— Пошёл! — отчаянно заорал Клякса и выстрелил наугад. А потом бросил рогатку и стал отчаянно дёргать дверь. Дверь, конечно, не открылась. Клякса зажмурился и повис на ручке. Он изо всех сил поджал ноги, чтобы спастись от страшных клювов. Но долго так висеть было нельзя. Руки сорвались, и Клякса шлепнулся на крыльцо.
И тут он увидел удивительную вещь. Серый гусак лежал на боку. Его шея вытянулась по земле, как обрывок пылесосного шланга. Белый гусь, подняв голову, смотрел на упавшего приятеля.
— Га? — удивлённо спрашивал он.
Клякса поднял рогатку и встал. И тут он понял, что не боится. Даже странно было, что он только что дрожал перед этими птицами. Серый гусь дёрнул красной лапой, медленно поднялся и обалдело открыл клюв.
— Ну? — сказал Клякса. Гусаки понуро побрели прочь. Клякса дал им вслед пару выстрелов и вышел на середину двора.
Он стоял, как укротитель хищников на арене. Расставил ноги, помахивал рогаткой, словно хлыстом. На гусей он даже не смотрел.
И вдруг в калитку рыжим вихрем влетела Римка, а с забора посыпались Петька, Тимка и Тоник.
— Ура! — заорал Петька. — Качать его!
Клякса был не прочь, чтоб его покачали. Но когда Тоник схватил его за руки, а Тимка хотел схватить за ноги, он ни с того ни с сего
ойкнул и вырвался.
— Ух ты! — удивился Тимка. — Кожу-то как содрал!
На левой руке, у запястья, кожа у Кляксы была содрана до крови. То ли ссадил её, когда висел на ручке, то ли резиной от рогатки попало. Он и сам не заметил этого.
— Здорово больно, Владик? — спросила Римка.
Клякса мотнул головой.
— Маленько… — И отвернулся к забору. Плечи его вздрогнули, но этого, наверное, никто не заметил. Ведь все привыкли, что если он ревёт, то ревёт открыто, во весь голос.
Римка потянула Кляксу за рукав.
— Айда, я завяжу. А то засоришь.
Клякса коротко вздохнул и пошёл впереди. Он шагал к калитке, у которой топтались гуси. Контуженный гусь что-то сказал здоровому, и оба направились к сараю. По дороге они презрительно загоготали, но в их гусячьих глазах был страх.
— Ну, что? — сказал Петька. — Перешёл он этот самый рубикон?
— Факт, — сказал Тимка. Тогда Клякса остановился. И все тоже остановились. Клякса повернулся и нерешительно поднял лицо.
— А это?
— Что? — удивились все.
— Ну… Это, — он неловко ткнул пальцем в щёку, где оставила дорожку слезинка.
— Это не считается, — решил Тоник. — Правда, ребята? Это же не от страха. Это так…
И Клякса облегчённо улыбнулся, потому что все сказали, что эта случайная слезинка не считается. Теперь его беспокоила только одна мысль. Он покосился на Тимку. Тимка ничего не говорил про рогатку, и Клякса сунул её под рубашку.
5. СТЕНГАЗЕТА
1
— За что мне на старости лет такое наказанье? — плачущим голосом спрашивал дед. «Наказанье» сидело на шкафу и, подымая клубы пыли, ворошило старые журналы. С досады оно отмахивалось от деда ногой.
— Ты ногами не дрыгай! — вдруг закипятился дед. — Слезь! Слышишь, Римка, лучше слезь, говорю!
— Я ищу краски, — объяснила Римка. — Понимаешь, краски нужны до зарезу!. Я их весной сюда закинула. Ого, вот они…
— Вот возьму удилище да как вытяну тебя! — пообещал дед.
Римка с грохотом прыгнула на пол.
— Какое удилище? — поинтересовалась она, отряхивая пыль с сарафана.
— Тебе не все равно? Березовое.
Римка пожала плечами.
— Ты же его на той неделе сломал.
— Сломал! Я могу и сломанным.
— Ну-у… Сломанным не то, — вздохнула Римка, будто очень жалела, что дед лишен удовольствия вытянуть ее целым удилищем длиной в три метра.
— Вот приедет отец, приедет мать, — пообещал дед, — все как есть будет рассказано. Вон какой разгром от тебя!
Римка не слышала угроз. Она умчалась в другую комнату. Краски весело брякали в плоской железной коробке.
Серый кот Аркашка ходил по двору и думал, что бы такое слопать. Его не кормили с самого утра, и поэтому свою кошачью жизнь Аркашка считал совсем пропащей.
— Киса… киса… и ласково сказал Тика. Аркашка повернул голову и прищурился. Конечно, Тимке доверять нельзя. Вчера он швырнул в Аркашку старым валенком, когда тот хотел сожрать червей, накопанных для рыбалки. Но сейчас в руке у Тимки была колбасная кожура. А кожура — не валенок, ее не швыряют, а едят.
— Киса… — снова позвал Тимка, И Аркашка решился. Он приблизился прыгнул на скамейку и сел рядом с Тимкой.
— Жри, — сказал тот. Внутри у Аркашки загудело от удовольствия. А Тимка незаметно вытащил из кармана сверкающие ножницы. Аркашка давился кожурой. Ее было много. Когда Аркашка с ней покончил, Тимка остриг ему почти полбока.
— Живешь ты как тунеядец, — рассуждал Тимка. — Спишь да воруешь. А тут мы хоть кисточку для красок из твоей шкуры смастерим. И то польза.
Аркашка урчал и ждал добавки…
Лист ватманской бумаги на потолке закрывал то место, где обвалилась штукатурка. Его прибил Петькин отец. Он сказал, что надо «использовать подручные материалы», потому что управдом о ремонте, видать, совсем не думает.
Лист был приколочен восемью гвоздиками. Но сейчас он висел только на одном, да и тот Петька старался выдернуть плоскогубцами.
Петь стоял на стуле, стул на хромоногой табуретке, а табуретка на столе. Петькин брат Клякса держал табуретку за хромую ногу.
— Держи крепче, — говорил Петька, расшатывая гвоздик, — а то ка-ак…
— У меня нос чешется, — хныкал Клякса. — Я почешу чуть-чуть? Ну, Петька! Можно?
— Я тебе почешу! Не смей отпускать!
Клякса отпустить табуретку не посмел. Но он решил почесать нос о ее хромую ногу. И табуретка отомстила за это…
Несколько секунд перепуганные братья лежали на полу. Потом на них с легким шорохом спланировал ватманский лист. Тогда Клякса сел, потрогал затылок и заморгал.
Петька, стоя на четвереньках, внимательно осмотрел бумагу. Потом покосился на брата.
— Ты зачем собрался реветь? Листок-то уцелел.
Клякса заморгал сильнее
— Затылок, — сказал лон хнычущим голосом.
— Ничего, — утешил брат, — затылок, кажется, тоже целый.
— Ну, мам… — уныло говорил Тоник.
— Никаких «мам»! Забыл, что тебе отец сказал?
— Ну что он сказал…