…Зарядку Алька проспал, потому что малышей в то утро решили не будить. И когда он проснулся, на соседней кровати никого не было.
После завтрака Алька снова побежал в дом, и тут он совсем расстроился. Все кровати были переставлены. Алькина кровать стояла в углу, а его соседом оказался маленький толстощёкий Витька Лобов. Алька познакомился с Витькой ещё вчера, в автобусе, и сразу понял, что он жадина и рёва. Вот и сейчас Витька забрал себе Алькину подушку, а ему подсунул свою, похуже. Ну и пусть — Альке не до этого.
— Витька, ты не видел Ваську?
— Какого Ваську? — подозрительно спросил Витька и загородил спиной подушку.
— Ну, такого… большого, — пробормотал Алька. Он и сам не знал, какой Васька. В темноте не разглядел. Даже голоса его настоящего не слышал, потому что ночью говорили шёпотом.
Витька сказал:
— Всех больших в соседнюю дачу перевели. Никого я не видел.
Алька отыскал Марину:
— Ты не видела Ваську? Большой такой…
— Во-первых, — сказала Марина, — почему ты опять бегаешь босиком? Во-вторых, надо говорить не «Ваську», а «Васю».
— Маринка, — вздохнув, снова начал Алька, — ты не видела Васю?
— Нет, — с достоинством ответила Марина. — Такого имени я в лагере не слышала. Есть только вожатый Василий Фёдорович. Иди обуйся.
К середине дня Алька уже несколько раз обегал весь лагерь, но мальчишку с именем Васька не нашёл. После мёртвого часа Алька ходил совсем скучный. Ни с кем не говорил и ни в какие игры не лез.
А после ужина Алька вдруг вспомнил про свисток. Васька же обещал свисток из тополиного сучка. А вдруг он в эту минуту как раз вырезает его?
Алька помчался к тополям. Они стояли тесной группой за самой последней дачей. Солнце уже спряталось за деревенские крыши, но верхушки высоких тополей всё ещё блестели в его лучах. От вечернего света листья там были жёлтые и оранжевые, будто наверху уже началась осень.
Было здесь очень тихо, и Алька услыхал, как шепчутся деревья. Он долго стоял с запрокинутой головой. И лишь когда погасли самые последние листики, вздохнул и побрёл обратно.
Горна Алька не услышал и на вечернюю линейку опоздал. До этого Алька ни разу не опаздывал на линейки и не знал, можно ли это делать. Но догадывался, что нельзя. «Ох и попадёт», — уныло размышлял он, глядя из кустов черёмухи на площадку. Там уже ровным квадратом выстроились вокруг флага все отряды. «Сперва, наверно, от вожатых влетит, — решил Алька. — Потом от Марины».
Но Альке повезло. Он покрутил головой и увидел, что полоса кустов одним концом протянулась до самой линейки. И в том месте как раз стоял малышовый отряд.
Алька решил собраться с духом. Для этого он набрал полную грудь воздуха, крепко зажмурился и снова открыл глаза. Потом он, пригибаясь, промчался вдоль кустов, двумя прыжками проскочил открытое место между последним кустиком и линейкой и оказался в самом конце строя, рядом с незнакомой девчонкой. А впереди стоял Витька Лобов.
Витька покосился через плечо и злорадно забубнил:
— А, опоздальщик… Вот попало бы тебе… Попало бы… Ладно, что переклички не было, а то пропесочили бы как вон того…
Алька выглянул из-за большого Витькиного уха. Он увидел, что у трибуны собрались вожатые и воспитатели во главе с начальником лагеря Галиной Святозаровной. А в сторонке, опустив удивительно лохматую голову, стоял мальчишка. Он был уже большой, старше Альки года на три. Лицо у мальчишки было грустным и упрямым.
— Значит, ты не хочешь рассказать, как разбил в кухне стекло? — после долгого молчания изрекла Галина Святозаровна.
— Не бил, — устало сказал мальчишка.
— Может быть, я била?
Мальчишка исподлобья бросил на начальницу оценивающий взгляд и после некоторого размышления произнёс:
— Не знаю…
Ребята зашумели и засмеялись. Незнакомая девчонка вдруг повернулась к Альке:
— И чего они Лапу мучают? В кухне всё стекло вылетело, а он ведь из рогатки стрелял. От рогатки маленькая дырка в стекле бывает. Это тоже все знают.
— Ничего они не соображают, — согласился Алька. Он сразу понял, что лохматый мальчишка с удивительным именем Лапа не виноват.
— Может быть, ты и с рогаткой не ходил у кухни? — язвительно спросила у Лапы Галина Святозаровна.
Лапа поднял голову и охотно признался, что ходил у кухни с рогаткой.
— Я ворон бил. Ну и что? Ворона на трубе сидела, а стекло-то внизу. Я что, косой?
— А с рогаткой ходить — это хорошо? — спросила вожатая Алькиного отряда.
— Когда вороны цыплят в деревне жрут — это им, значит, можно, — мрачно сказал Лапа. — А стрелять по воронам, значит, нельзя…
Эти слова, видимо, поставили в тупик даже Галину Святозаровну. Тогда она взялась за Лапу с другого бока:
— Ну хорошо… А где ты пропадал до вечера? Даже на мёртвом часе не был. Все товарищи переживали и беспокоились.
Из шеренги четвёртого отряда донеслись протестующие возгласы. Они доказывали, что Лапина судьба никого не тревожила: такой человек не пропадёт.
Однако массовый протест не обескуражил Галину Святозаровну. Она велела Лапе «стоять как следует» и потребовала ответ:
— Где ты был?
— Я был… — со вздохом начал Лапа. — Ну, я ходил… Там коршун летал, а я ждал. Потом ещё я искал одного… человека.
— Какого человека?
— Обыкновенного…
— Обыкновенного! Как его зовут?
— Не знаю, — грустно сказал Лапа. Витька Лобов захихикал. Алька со злостью поглядел на его розовый затылок. Оттого, что Лапа целый день тоже кого-то искал, он ещё больше понравился Альке.
Уже начинало темнеть. Галина Святозаровна, наверное, решила, что пора кончать Лапино воспитание.
— Мне это надоело, — решительно рубанув ладонью воздух, заявила она. — Пионер Лапников два года подряд нарушает в лагере дисциплину и режим. В прошлом году он самовольно катался на лодке, падал с дерева, гонялся за птицами и заблудился в лесу. В этом году он бьёт стёкла и не желает отвечать за это.
— Не бил, — безразличным голосом сказал Лапа.
Галина Святозаровна вдруг обрела спокойствие и огляделась.
— Хорошо. Допустим, не бил. Пусть тогда признается тот, кто вышиб стекло. А если виновник не будет найден, я сегодня же отправлю домой его — Василия Лапникова.
Она, эта строгая начальница лагеря, конечно, не знала, как вздрогнул при её словах семилетний мальчишка на левом фланге малышового отряда. «Васька!» — чуть не крикнул Алька. Но не крикнул, потому что радость тут же угасла: Ваську выгонят сейчас из лагеря, и будет Алька опять один.
А из строя никто не выходил, никто не хотел признаться, что это он, а не Лапа, то есть не Васька, разбил дурацкое окно в кухне.