Струна и люстра - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 95

Для меня это было большим (хотя, увы, не первым) потрясением. Не мог поверить, что такое вот симпатичное существо в белых гольфиках и с новеньким красным галстуком (только что приняли в пионеры) могло обворовывать тех, с кем рядом играл, учился фехтовальному бою, отдавал салют отрядному знамени! Мелькнуло даже в голове беспощадное слово: «Вероломство!» Ну, молодой еще был, идеалист во многом, хотя, казалось бы пора поднабраться горького опыта. Думал, что, если ты к кому-то с доверием, то и они к тебе тоже — все и всегда. Особенно такие вот доверчивые и бесхитростные на первый взгляд детки. А они — вот…

Стасик при объяснении с нами даже не особенно смущался, тут же понятливо снял пионерский галстук, сказал, что «большие парни меня заставили, пугали» и убедительным шепотом попросил:

— Папе не говорите…

А чего там «не говорите», если отца вызвали в милицию…

— Ох и врежет ему опять папа… — горько вздохнула Стаськина сестра-пятиклассница, когда мальчишку отпустили со сбора.

— Как врежет? Почему опять? — сразу напряглись старшие ребята, капитаны.

— Да он его всегда так… Если что не так….

— Ты вот что, пригласи-ка папу в отряд. От разговора все равно не уйти, — сказал я сестре Стасика.

Папа откликнулся на приглашение через три дня. Этакий ладный (только малость кругловатый) майор артиллерии в тугих сапожках и ловко подогнанной форме, преподаватель военного училища, что располагалось неподалеку от «Каравеллы», на краю Уктусского леса. Держался вежливо и с пониманием ситуации. Принес извинения за сына. Признался, что опасается неприятностей, если «инцидент» станет известен командованию, но…

— Что заслужил, то заслужил, деваться некуда. Остается одно: усилить воспитательные меры. Раньше я этого голубчика тоже учил крепко, потому что и прежде замечал за ним всякие склонности. Но от случая к случаю. А теперь начал регулярно и ежедневно.

И этот гладковыбритый папа в погонах начал подробно, с деталями излагать, какие теперь применяет меры. Как сын, запертый в комнате, сперва обмирает в ожидании «процедуры», как потом эта «процедура» готовится и как протекает.

По правде говоря, я холодел. И думал: «Сволочь, это же твой сын». И сдерживал вполне отчетливое желание вляпать по округлой блестящей щеке. Потом остановил разговорившегося папашу, который возбужденно облизывал розовые губки.

— А вы не пробовали хоть раз поговорить со Стасиком по-доброму?

— А как «по-доброму»? Он сжимается, будто мышонок и талдычит: «Больше не буду»… Вот и приходится добираться до ума через другое место…

— Вот что, майор… — (так и сказал, без «товарищ»). — Сына вы успели поломать изрядно. — Вряд ли сейчас его можно вернуть в отряд, не приживется после всего, что было. Но одно для него я все же сделать могу. Если я узнаю, что вы еще раз ударили мальчика, я гарантирую вам свидание с военным прокурором. Я, помимо всего, корреспондент центральной прессы и обладаю определенными полномочиями.

Розовость несколько спала с майорских щек. Он не возмутился, не заспорил. Пообещал, что примет во внимание мои слова, и распрощался.

Сестра говорила, что больше он Стасика не трогал. Впрочем, скоро она ушла из отряда. Боюсь, что из-за брата: трудно было вспоминать случившееся.

А про Стасика его одноклассники рассказывали, что с ним «вроде все нормально». Учится не хуже других, ни в чем плохом не замечен. Вскоре опять стал ходить в пионерском галстуке…

Мне, однако, от такой «нормальности» было не легче. Я понимал, что во многом виноват отряд и прежде всего я сам. Надо же, придумал тогда: «Вероломство!» Никакого вероломства не было, был страх задерганного, не наученного доверию к людям мальчонки, зажатого ужасом между собственным папашей и живущими по соседству хулиганами. Ему бы рассказать в отряде, как грозит ему шпана, однако доверия к себе отряд воспитать у мальчишки не успел, соседские хулиганы и жулики были ближе, грозили реальной опасностью, страх (который и дома, и на улице) заслонил все на свете…

Впрочем, Стасик — это все же только грустный эпизод давнего прошлого. В конце концов, и в отряде-то этот мальчишка был всего полтора месяца. Другой пример, который помнится и сейчас, через тридцать с лишним лет, гораздо драматичнее. Никак не назовешь его эпизодом. Потому что Женька был в «Каравелле» несколько лет, со второго класса по седьмой. Казалось — кровь от крови, плоть от плоти отряда.

Недавно один из взрослых друзей «Каравеллы», работающий на киностудии, отыскал там в архивах документальный фильм «Ветер и паруса». Двадцатиминутная лента, снятая в 1970 году, о набирающем силу ребячьем парусном отряде (на яхтах мы тогда ходили только первый год). Хороший фильм, он, говорят даже взял тогда какой-то приз в Мурманске, на конкурсе документального кино про море (хотя моря в нем ни капли, только наше Верх-Исетское озеро). Ну и вот, смотреть бы сейчас на себя молодого, на ребятишек того времени (у некоторых теперь уже внуки), предаваться сладкой ностальгии по прошлому и радоваться, что отряд жив до сих пор. Но… там в кадрах везде горнист Женька.

Без него невозможно было представить тогда отрядную жизнь. Вот он в фильме про Золушку играет лихого чертенка, вот он на палубе балтийского тральщика дует в блестящий горн, подавая сигнал к началу морской игры; вот несется под парусом над волнами; вот смеется вместе с друзьями-мушкетерами, салютуя рапирой летнему утру… Фотоснимки, кадры хроники, игровые фильмы… Он был с нами в Москве, в Риге, в Севастополе на барке «Крузенштерн», где тогда снимался гриновский фильм «Рыцарь мечты». Веселый нрав, готовность взяться за любое дело, обаятельная улыбка. Артисты на «Крузенштерне» звали его «Джон Ланкастер», потому что вторым Женькиным именем было веселое прозвище Джон…

Севастополь был в шестьдесят седьмом, фильм «Ветер и паруса» в 70-м, а через год Женька стал мрачноватым, замкнутым, каким-то уклончивым… Переходный возраст? Ну так что же? Его ровесники в отряде тоже достигали этой «опасной черты» — и ничего, обходилось без неприятностей. А Женька все чаще стал проводить время в блатной компании на улице Самолетной.

— А чего… — отвечал он на упреки. — Там нормальные парни, с ними тоже интересно. Они мои друзья, а друзей не бросают…

Друзей не бросают, но рано или поздно приходится делать выбор: где именно твои друзья? Женька сделал.

Пресс-центр «Каравелла» долго и старательно готовил для областной газеты материал о распоясавшейся уктусской шпане. Это была не просто хулиганская компания, а уже сложившееся сообщество с уголовной «философией» и соответствующими делами. Оно третировало в округе и ребятишек, и взрослых. Женька знал о подготовке статьи, от него по привычке ничего не скрывали. Ведь несмотря ни на что — все же свой до мозга костей… А этот «свой» пошел к тем и подробно, с беззаботным смехом и в подробностях изложил им планы пресс-центра…

Статья в газете «На смену», разумеется, все равно вышла (помню, называлась «Сережа играет на трубе»), но эффект и результаты оказались, конечно, слабенькие. Да и никого в отряде уже не волновали эти результаты. Все были ошарашены Женькиным поступком. «Все равно, что мина под днищем», — сказал барабанщик Вовка, бывший Женькин приятель…